– Да, – согласилась Имоджин. – Хотя я не уверена, что мисс Питен-Адамс хочется, чтобы ее подтягивали.
В этот момент Гейб подвел к ним мисс Хоз. Ее реверанс был хорошо рассчитанной смесью приветствия и изъявления почтительности.
И похоже, одной только мисс Питен-Адамс мисс Хоз не понравилась. Ее тон был излишне и неуместно резок, когда она подтвердила, что мисс Хоз знает всю свою роль. И голос ее стал немного резче, когда мисс Хоз сказала, что практически знает текст всей пьесы и будет счастлива еще исполнять и обязанности суфлера, хотя, сказала она, у нее нет сомнений, что все леди и джентльмены выучили свои роли.
– Нет! – бодро отозвалась Гризелда. – Вам придется помочь мне, милочка.
По-видимому, она поняла, что мисс Хоз отнюдь не похожа на образ безнравственной актрисы, которая заманила герцога Кларенса в свои сети и нарожала около дюжины незаконных отпрысков.
Рейф потянул Имоджин прочь от начавшейся дискуссии по вопросу о том, где должен расположиться суфлер, когда Гризелда окажется на сцене, чтобы показать ей театральные декорации, развешанные по стенам.
– Мать, – сказал он, – очень любила настенную живопись. У нее в спальне висела картина, изображавшая Диану-охотницу за любимым делом.
– Господи, – сказала Имоджин, глядя на довольно искусное и живое изображение принца Гамлета на башне замка. По крайней мере она решила, что это принц Гамлет, потому что упомянутый джентльмен сжимал в руке одновременно блестящий череп и кинжал. – И эта роспись в спальне все еще не тронута?
– Отец приказал закрасить ее после смерти матери, – сообщил Рейф.
– Почему? – нахмурилась Имоджин.
– На картине был изображен Актеон, подглядевший купание Дианы, – пояснил Рейф любезно. – Если ты помнишь, Диана превратила Актеона в оленя, и его собственные собаки растерзали его.
– Твой отец…
– По-видимому, он счел это завуалированным предостережением моей матери.
– Должно быть, твои родители были интересными людьми, – сказала Имоджин.
Поскольку такое предположение исходило от Имоджин, то он решил сказать правду:
– Мать, конечно, обожала театр. Но отец, судя по всему, любил мать Гейбриела.
Она подняла на него глаза.
– Должно быть, это было тягостным для твоей матери.
– Холбрук всегда был чопорным и холодным, – сказал Рейф, вспоминая отца. – Я думаю, он не любил мать, и нас тоже… Хотя, возможно, моего брата Питера он переносил лучше, чем меня.
– Как эгоистично! Не любить собственных детей, оттого что они были рождены в браке, в котором ты разочаровался.
– Да, – медленно выговорил Рейф. – Боюсь, что мой отец во многих отношениях был очень эгоистичным человеком.
Он подвел ее к другой панели. Упитанный Основа с изумлением оглядывался вокруг, а Пэк как раз напяливал на него ослиную голову.[17]
– Кто это? – спросила Имоджин.
– Ты читала «Сон в летнюю ночь»? – спросил Рейф.
– Думаю, да… О, это же мастеровой, которого одарили ослиной головой.
– Основа осмелился ухаживать за Королевой Фей, – сказал Рейф, испытывая странное чувство, – только когда на нем оказалась ослиная голова. Она была так прекрасна, что ему пришлось изменить обличье.
Он смотрел на Имоджин сверху вниз. Ее волосы были гладкими и блестящими, будто его руки никогда к ним не прикасались и не приводили их в беспорядок, словно он не видел их распущенными и упавшими на плечи и не ласкал ее, прикасаясь к ней гораздо грубее. Она смотрела на него снизу вверх с любопытством, и брови ее удивленно поднялись.
Но постепенно изумление уступило место какому-то другому чувству, она отвела глаза и поспешила удалиться к другой группе присутствующих.
Рейф с минуту стоял неподвижно. Он почти ощущал тяжесть ослиной головы на своих плечах.
Глава 31
Разные группы людей предупреждают о возможности погубить репутацию
Джиллиан вышла из театра и направилась прямиком к себе в спальню. Она простояла там ровно минуту, сжимая кулаки. Потом по одной-единственной причине, что грудь ее что-то сжимало и ей было трудно дышать, она вышла из комнаты и направилась в детскую.
Новая няня Мэри уютно расположилась у камина, а сама Мэри лежала на одеяле, брыкаясь и разговаривая сама с собой.
Няня тотчас же вскочила на ноги и сделала реверанс. При этом колени ее заскрипели.
– Вы ведь мисс Питен-Адамс? А я миссис Блессамс. Я помню ваше имя, потому что оно звучит как имя героини романа. Не знаю, читаете ли вы их, но я просто околдована книгами издательства «Минерва пресс».
– О, я их читала, – сказала Джиллиан, изо всех сил стараясь сложить губы в улыбку.
Увы, она не была героиней. В самой неприятной ситуации героиня никогда не…
Она опустилась на колени возле Мэри. Малышка загулила, улыбнулась и дернула Джиллиан за локон. Она была душкой.
Джиллиан и прежде видела большие глаза Мэри и этот изящный острый подбородок. Малышка снова потянулась к ней, когда лицо, только что склонявшееся к ней, внезапно исчезло. Маленькое личико Мэри сморщилось от разочарования и ярости, и она закричала. Джиллиан смотрела на Мэри сверху вниз, глядя, как та сердито брыкается пухлыми ножками, когда миссис Блессамс поднялась со стула.
– Как она восприимчива! – сказала миссис Блессамс. – Она сущий ангел, но, стоит сделать что-нибудь ей наперекор, начинает вопить, будто ее режут. Ну вот, красавица. Она уже достаточно повозилась на одеяле. Для них это полезно, но, конечно, могут подцепить простуду.
Няня сказала это так внушительно, что Джиллиан снова попыталась вызвать на уста улыбку, приличную случаю, выражавшую восторги одобрение. Потом она вышла, бесшумно притворив за собой дверь.
Он был там, стоял, прислонясь к стене, и ожидал ее.
Она попыталась пройти мимо, но он схватил ее за руку. Поэтому она вскинула подбородок и смотрела на него. Не было смысла притворяться.
– Меня это не касается, – сказала она.
Он смотрел на нее:
– Мэри – моя дочь.
Но Джиллиан уже не могла остановиться.
– Ваша и этой…
– Моя, – сказал он свирепо.
Она кивнула и попыталась вырвать руку.
– Всего хорошего, мистер Спенсер.
Она уже прошла большую часть коридора, но спиной чувствовала его взгляд. Поэтому все-таки оглянулась. Он смотрел ей вслед, и было что-то в его взгляде, чего она, Джиллиан Питен-Адамс, никогда прежде не видела в глазах мужчины. Это было отчаяние.
Поэтому она повернулась и пошла к нему.
– Я никому не расскажу, – заверила она, понизив голос и слегка смягчив тон. – Это необычно, но я уважаю то, что вы воспитываете Мэри один.
Он сделал столь стремительное движение, что она не заметила его, пока он не потянул ее к себе и не поцеловал страстно и безнадежно. Он был хуже Дориманта. Ей следовало дать ему знать, что она, Джиллиан, не из тех женщин, которые могут стать игрушкой в руках распутника.
Но вдруг восторг наполнил ее грудь.
– У вас связь с леди Мейтленд? – спросила она, отстраняясь настолько, чтобы он мог видеть ее лицо.
Он смотрел на нее сверху вниз, и то, что у него был смущенный и изумленный вид, вызвало у нее улыбку.
– Нет, вовсе нет, – сказала она самой себе. – И сейчас у вас больше нет связи с матерью Мэри?
– Сомневаюсь, что вы этому поверите, но такие вещи не в моем обычае и нечасто бывали в моей жизни.
Его тон был настолько серьезным, что она чуть не засмеялась.
– Вы воображаете меня Доримантом, но уверяю вас, что в повседневной жизни я тошнотворно добродетелен. Хотя, – сказал он с запинкой, – я не сожалею об этой единственной ночи с Лореттой.
– Конечно, нет, потому что в результате появилась Мэри.
На этот раз она сама притянула к себе голову Гейба. И именно она дотронулась языком до его губ и поцеловала его тем дерзким, безумным, страстным поцелуем, которому научил ее он.