– Так чему ты выучилась у мадам Фруссар? – поинтересовался как-то за ужином дядя Эдвард.
На лице Уитни появилось застенчивое выражение.
– Мадам обучает меня ходить, а не скакать галопом, – выдавила она, ожидая услышать от дяди, что все это пустая трата времени, но вместо этого он одобрительно улыбнулся. Уитни ответила счастливой улыбкой. – Знаете, – пошутила она, – раньше я была уверена, будто все, что требуется для ходьбы, – пара сильных ног.
С того вечера оживленные рассказы Уитни о ее дневных трудах стали обязательным и веселым ритуалом за каждым ужином.
– Вы знали раньше, – спросила она как-то, – что существует настоящее искусство поворачиваться в придворном платье со шлейфом?
– Мой наряд никогда не доставлял мне столько хлопот, – усмехнулся лорд Джилберт.
– Ошибаетесь, – сообщила Уитни с притворным ужасом, – каждый мужчина подвергается опасности запутаться в шлейфе дамы и упасть!
Месяц спустя она опустилась в кресло и начала жеманно обмахиваться шелковым веером, кокетливо поглядывая поверх него.
– Тебе жарко, дорогая? – осведомился Эдвард, предвкушая новую забаву.
– Веер существует вовсе не для того, чтобы спасаться от жары, – сообщила Уитни, хлопая ресницами с преувеличенной наивностью, заставившей Энн разразиться смехом. – Это, чтобы флиртовать. Кроме того, также необходимо чем-то занять руки. И бить по пальцам слишком навязчивых джентльменов.
Эдвард мгновенно стал серьезным.
– Каких именно навязчивых джентльменов? – грозно спросил он.
– Да никаких. Я пока здесь никого не знаю, – пожала плечами Уитни.
Сердце Энн наполнилось радостью при мысли о том, что племянница уже успела занять место в сердце Эдварда и ее собственном, место, которое могло принадлежать их собственной дочери.
Как-то вечером за месяц до официального выхода Уитни в свет Эдвард принес три приглашения в оперу. С рассчитанной небрежностью бросив их перед Уитни, он предложил, чтобы племянница, если, конечно, позволят занятия, сопровождала их в театр, в личную ложу посла.
Год назад Уитни закружилась бы в веселом танце, но теперь она слишком изменилась и поэтому, одарив дядю растроганной улыбкой, лишь ответила:
– Мне бы очень хотелось этого, дядя Эдвард.
Девушка в молчании сидела, пока Кларисса, бывшая горничная Сьюзен Стоун, а теперь горничная и компаньонка Уитни, расчесывала ее густые волосы и укладывала локонами на затылке. Потом она встала, и Кларисса помогла ей надеть новое белое платье со светло-голубыми лентами, перекрещивающимися под грудью, и сборчатой юбкой. Ансамбль дополнял светло-голубой плащ в тон.
Уитни долго стояла перед зеркалом, глядя на свое отражение сияющими глазами, а потом нерешительно сделала глубокий придворный реверанс, склонив голову.
– Могу я представить мисс Уитни Стоун? – пробормотала она. – Признанную парижскую красавицу.
На улицы столицы опустился серый туман, в воздухе клубилась тонкая водяная пыль, и тротуары и мостовые блестели в лунном свете. Уитни поплотнее закуталась в атласный плащ, с удовольствием ощущая подбородком шелковистую ткань. Девушка неотрывно смотрела в окно на прохожих, спешащих куда-то по широким, залитым дождем тротуарам.
Перед театром толпились зрители, решившиеся бросить веселый вызов сырости и темным тучам. Представительные мужчины в атласных фраках и облегающих бриджах кланялись и кивали усыпанным драгоценностями дамам. Ступив на землю, Уитни ошеломленно уставилась на разряженных дам, по всей очевидности, уверенных в себе и в собственной неотразимости, беседующих о чем-то со своими поклонниками. Девушка была совершенно уверена, что красивее женщин на свете просто не бывает. Всякая надежда на то, что она действительно станет когда-нибудь королевой Парижа, мгновенно рассеялась. Однако она почти не испытывала сожаления – главное, что она попала в столь блестящее общество.
Они подошли ко входу, но только Энн заметила, как молодые люди, бросавшие ленивые взгляды по сторонам, внезапно настораживались, окидывая Уитни пристальными взорами. Красота племянницы только начинала расцветать, а живое изменчивое лицо и необычный цвет волос были верным залогом успеха. Уитни отличало некое внутреннее сияние, так ярко отражавшее живость натуры и жажду жизни, а осанка и безупречные манеры стали следствием постоянных стычек с врагами – слишком долго девушка была мишенью несправедливых насмешек.
Оказавшись в ложе посла, Уитни расправила подол нового платья и подняла веер из слоновой кости, пытаясь, как учила мадам Фруссар, чем-то занять руки. Ах, насколько она была глупа, когда тратила время на языки и математику, а ведь для того, чтобы заслужить одобрение Пола и отца, достаточно всего-навсего уметь улыбаться и играть веером! Знание этикета куда полезнее умения объясняться по-гречески!