А еще Амир князь, и не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться — есть люди, которых его смерть обрадовала бы весьма и весьма! С удвоенным рвением и забыв об обычно присущей осторожности, Амани посвятил свои дни тому, чтобы любыми путями собрать даже самую скудную информацию о возможных врагах, недругах и друзьях, каждый которых мог оказаться сомнительным. Ночи же он снова стал проводить в опустевшей постели князя.
Если после его отъезда, юноша запер двери меж их комнатами и вернулся к себе из соображения элементарных приличий, логики, нежелания лишний раз бередить и без того бурное воображение и отличную память, то теперь попросту не мог заснуть иначе. Так же, — ему казалось, что подушки и простыни впитали ставший родным запах, позволяя обмануть себя и ощутить присутствие мужчины чуть ближе, чем это было возможно в действительности.
«Бисмилля! Бисмилля Рахман Рахим! Алла Карим! Что же ты сотворил со мной, мой господин…»
Он был свободен, он знал и верил, что в полном праве распоряжаться своей жизнью, в любой момент покинуть крепость на все четыре стороны, но понимал что с некоторого незаметного момента, неуловимого мгновения — принадлежит Амиру больше, чем если бы в самом деле сидел на цепи, а на теле горело клеймо. Право! Это было бы досадной мелочью по сравнению с тем, как пылало сейчас сердце, и Аман приходил в его холодную постель, — как раненный зверь, истекая кровью, прячется в логове.
Просыпаясь утром, он холодно уведомлял себя, что явно сошел с ума.
Амир не раз восхищался выдержкой юноши, и надо признать, что возможностей поупражняться в этом похвальном качестве в прошлой жизни у него было достаточно, да и в новой не убавилось. Вот только склонностью к смиренному ожиданию Аман не обладал никогда, и сейчас казалось, что сам воздух вибрирует от напряжения в унисон с его перетянутыми нервами. Он даже не услышал, а скорее почувствовал, что что-то все же произошло, и замер, пытаясь по отдаленным звукам предугадать само известие.
Двери распахнулись. Амани медленно выпрямился от карты, судорожно ища в себе решимость обернуться навстречу… А в следующий миг стремительным рывком его развернуло, и юноша оказался лицом к лицу с князем, которого хватило лишь скинуть на ходу плащ и отбросить пояс с оружием. Без всяких предисловий Амир обрушил на него бешеный шквал поцелуев и ласк.
Обида и гнев разом вылетели из головы, не устояв перед сокрушительным тайфуном и неумолимо захлестывающим Амани осознанием, что Амир здесь, вот он! Живой и судя по тому, что слышали его собственные ладони, — абсолютно невредимый. Аман вжимался в крепкое тело мужчины, как будто был не существом из плоти и крови, а водой потока, просачивающейся сквозь трещины меж камней и заполняющей пересохшее русло. Как будто пальцы его были корнями, а сам он — побегом на продуваемом ветром скалистом склоне. Чтобы разгореться пламени нужен воздух, и сейчас он наконец дышал своим воздухом… Все потом! А в это мгновение Аман желал ощутить мужчину так тесно и полно, как только возможно.
Ни один из них не смог бы точно определить момент, в который юноша уже сидел на столе, обвивая ногами бедра князя, в то время пока тот так же лихорадочно высвобождал их из одежды — ровно настолько чтобы сделать доступным проникновение. Обычная нежность без сопротивления уступила место дикой страсти, которая в полной мере давала проникнуться долгожданным присутствием.
Поцелуи обоих — больше напоминали укусы, оставляя на коже наливающиеся багровым следы, несмотря на рубашку, плечи мужчины выглядели так, будто об них долго и с упоением точил когти ближайший родич Баст, а от оргазма потемнело в глазах. Дыхание никак не желало восстанавливаться, и Амани все еще трясло после эмоционального и физического взрыва подобной силы.
— Нари! — то ли рык, то ли стон, и уже обычным своим тоном Амир шепчет приникшему к нему юноше. — Прости, соскучился.
«И я! Безумно!»
Уткнувшись лицом в шею Амира, Амани понемногу приходил в себя, чувствуя как князь легонько поглаживает его спину и растрепавшиеся в беспорядке волосы, но не торопился разжимать рук и ног. Ну и что, что он окончательно рехнулся? Еще ни одного сумасшедшего это не волновало, так что следует быть последовательным во всем! Аман поерзал, устраиваясь удобнее и неожиданно фыркнул, давясь от еле сдерживаемого смеха, вдруг сообразив на чем таком сидит и что именно колет влажные от семени бедра:
— Мы испортили карту!
Ладонь на его спине остановилась. Амир слегка отстранился, глянув с боку на смятый и испачканный пергамент, и кофейные глаза заискрились лукавством.
— Не мы, а ты, — поправил он.
Черные очи маняще мерцали.
— Накажи меня, мой господин, — низко шепнул юноша, закусив разъезжающиеся в улыбке губы.
«Мой князь, любимый мой!»
Словно завороженный, Амани потянулся навстречу, и прежде чем их губы впервые соприкоснулись, навсегда связывая не столько тела, сколько души, уже вслух — коротким выдохом из самой глубины сердца — прорвалось сокровенное:
— Хабиб…