Она отступила и выпалила:
— Не знаю, кто вы, но для вас же будет лучше не трогать меня!
— Я Ахмед, — услужливо проговорил мужчина, похотливо пожирая се глазами. — Султан, да благословит его, Аллах, — мой сводный брат.
Шарлотта заметила, что слуга куда-то исчез, и молила про себя Бога, чтобы Ахмед ее не тронул.
— Пожалуйста, позвольте мне пройти. Я должна вернуться в гарем. У меня… у меня могут быть осложнения с султан-валид.
Ахмед убрал руки, но не двинулся с места.
— Да, — признал он. — С этой старой сластолюбивой козлихой у тебя могут быть неприятности. Чего доброго, прикажет Рашиду попортить твой мягкий задик и накажет тебя на глазах у всего гарема в назидание другим. Но я обещаю тебе: воспоминание об удовольствии, которое ты получить со мной, поможет тебе перенести даже это.
Шарлотта задохнулась от негодования. Она отступила еще на шаг, сжав кулаки. Захлестнувший ее гнев мешал найти подходящие слова.
— Довольно, Ахмед. Оставь женщину в покое.
Услышав этот голос, Ахмед нахмурился, а Шарлотта испытала невыразимое облегчение и в то же время почувствовала, что еле держится на ногах. Ей стоило усилий не сползти вниз по стенке на глазах у своего обидчика.
Халиф остановился подле брата, но разговаривал не с Шарлоттой, а со своим слугой. Слуга кивнул Шарлотте, чтобы она следовала за ним.
Она повернулась, чтобы идти, но тут Ахмед грубо схватил ее за руку:
— Дай мне ее хотя бы на одну ночь, Халиф! У тебя их столько, что ты и не заметишь ее отсутствия.
Халиф освободил Шарлотту от хватки брата и мягко приказал ей:
— Иди!
Шарлотта поспешила прочь, стараясь ни на шаг не отставать от слуги. Она ни разу не оглянулась, хотя слышала позади себя громкие голоса, все более переходящие в крик.
Когда они добрались до гарема, слуга передал ее вышедшему навстречу евнуху и удалился, низко опустив голову.
— Иди очень тихо, султан-валид не будет в восторге, если узнает, что ты ходишь по двору в такое позднее время.
Шарлотта была поражена. Она не могла предположить, что евнух владеет английским. Она хотела было ему объяснить, что сам Халиф послал ее в комнату Треваррена, но побоялась, что может разбудить разговором ревнивую старуху. При воспоминании о Треваррене она залилась краской, вспомнив, чем занималась с Патриком.
Рашид проводил ее вдоль длинного ряда низких кушеток, на которых спали женщины. Наконец они дошли до угла комнаты.
— Располагайся здесь, — сказал он и немедленно исчез в темноте.
Шарлотта развернула шелковое покрывало, лежавшее в ногах низкой длинной кушетки, и укрылась им как одеялом.
Она думал, что будет до полночи лежать без сна, вспоминая Патрика, но вместо этого немедленно заснула и уже во сне заново пережила свое превращение в женщину. Ей снилось, как она танцует на кончике языка Патрика, испытывая невыразимое удовольствие. В этот момент она внезапно проснулась и резко села, учащенно дыша.
Мягкие, нежные отголоски сна продолжались наяву и перешли в серию прерывистых стонов, раздававшихся в благоуханной ночной тишине. Поняв, что с ней произошло, Шарлотта густо покраснела. Как же это она умудрилась прожить на этом свете уже двадцать три года и на самом деле ничего не знать о жизни!
Через трое суток, когда «Чародейка» бросила якорь у берегов Испании, Патрик пребывал в самом отвратительном состоянии духа. При других обстоятельствах он направился бы прямиком в известный ему публичный дом и удовлетворил бы там все те желания, которые Шарлотта, сама не зная того, возбудила в нем при их встрече. Но что-то не позволяло ему сделать это.
Итак, он страдал, и надо отметить, что страдали также и все те, кто попадался ему в этот момент под руку.
Он продал специи и шелка, купленные в Рице, закупил корабельные снасти и вино для продажи в Турции. Он не мог думать ни о ком, кроме Шарлотты, ни о чем, кроме того, что ему просто необходимо зарыться в нее, погрузиться в нее и покончить наконец с этим невыносимым напряжением внутри себя. Будучи постоянно поглощенным мыслями о юной деве, которая столь соблазнительно извивалась на кончике его языка, Патрик потерял обычно присущую ему бдительность.
Когда вечером в таверне Кохран намекнул Патрику, что тот стал совершенно невыносим и не лучше ли ему заглянуть наверх, где есть здешняя девка, которая может выбить из него эту дурь, Патрик возмутился и отослал всех, включая, конечно, и Кохрана, обратно на корабль.
Уже за полночь он вывалился из прибрежной таверны в одиночестве и все в том же расстроенном состоянии духа. Неожиданно кто-то напал на него сзади. Почувствовав холодную сталь ножа у своего горла, Патрик немедленно протрезвел. Резкий удар каблуком назад — и нападавший вскрикнул от боли, но тут же как из-под земли появилась целая банда. Он схватил ближайшего за ворот рубахи и занес кулак, когда вдруг опознал в нем своего корабельного кока.
— О черт, капитан! — выругался тот. — Эти гады хотели на вас напасть, хорошо, что мы здесь сторожили!
У капитана промелькнула мысль, что все же его друзья не подчинились приказу и ждали здесь, и тут же его внимание переключилось на развернувшуюся драку. Он чувствовал, что Кохран и товарищи здесь, рядом, но сквозь красную пелену гнева, застилавшую ему глаза, видел только ненавистных чужаков.
Патрик не мог бы сказать, продолжалось ли это пятнадцать минут или два часа. Когда все закончилось, он наклонился к одному из лежавших противников и резким толчком вынудил его подняться.
— Кто ты? — отрывисто спросил он. Допрашиваемый был араб, говорил на местном наречии, но Патрик понимал достаточно, чтобы разобрать, что они подосланы Рахимом. Он обратился к одному из своих моряков. Билли Бейту, не знает ли он кого из тех.
— Это грязный сброд, — прокомментировал Билли, отряхивая с брезгливым выражением ладони, которые у него, по правде сказать, тоже не блистали чистотой.
Патрик прижал испуганного араба к стене таверны.
— Отведи меня к нему! — приказал он. — Сейчас же!
Мужчина затряс головой от страха:
— Он убьет меня. Лучше убейте меня здесь, чем мне идти к Рахиму.
Схватив араба за ворот, Патрик приподнял, потряс его и швырнул обратно к стене.
— Передай ему, что он трус! — прорычал Патрик. — Передай ему, что Патрик Треваррен, капитан «Чародейки», назвал его мерзкой трусливой крысой!
Араб с готовностью закивал. Как только Патрик отпустил его, он бросился бежать.
Если это оскорбление не вытянет Рахима из укрытия, подумал Патрик, то придется придумать что-нибудь еще.
Первые дни после отплытия Патрика Шарлотта держала себя в руках, насколько это было возможно. Другие женщины в гареме не стремились к общению, хотя и не избегали ее. Только Алев разговаривала с ней. К огромному облегчению Шарлотты, султан-валид не обращала на нее внимания.
Прошла уже целая неделя, когда Шарлотта сидела во внутреннем дворике под вязом. Рашид принес ей принадлежности для рисования, и она набросала на бумаге то, что было ей родным и близким, дом, где она росла. К ней подошла Алев.
— Очень хороший набросок, — похвалила женщина, с трудом пристраиваясь на краешек скамейки рядом с Шарлоттой. — Это твой дом?
При слове «дом» у Шарлотты защемило сердце. Она с трудом кивнула.
— Они, наверное, безумно беспокоятся и переживают. — Алев положила обе руки на свой округлившийся живот, чуть поморщилась, потом с сочувствием взглянула на Шарлотту. — Ты можешь написать им, сообщить, что сбежала, чтобы выйти замуж. Они, конечно, сильно рассердятся, но зато перестанут беспокоиться.
— Но кто же отправит мое письмо? — спросила Шарлотта. Сердце ее учащенно забилось.
— Рашид может это легко устроить, — ответила Алев.
— Но если мой отец узнает, что я здесь… Этого ты не должна сообщать ему, — быстро возразила Алев. — Мне придется прочитать твое письмо, чтобы быть уверенной, что ты не сообщишь им ничего… такого. Потом Рашид отправит его откуда-нибудь из Испании или Марокко.
Шарлотта представила себе, что будет, когда ее отец и Лидия прочтут предполагаемое послание. Отец будет в бешенстве, что она решила выйти замуж так далеко от дома, но Лидия сможет его успокоить. Милли скажет, что она всегда ожидала чего-нибудь романтического от старшей сестры, а мальчишкам пока наверняка нет никакого дела ни до чего, кроме своей беготни.