– Я хотела сказать… Мне было известно, что ты отдаешь предпочтение женщинам более зрелым и более…
Мариана замолчала, удивляясь, почему у нее не хватило ума вообще не касаться этой темы.
– И более – что?
– Просто более…
– На мой вкус, ты оказалась более чем подходящей во всех отношениях. – Дыхание Луи уже не было таким ровным и спокойным. – Думаю, нам непременно стоит продолжить этот разговор как-нибудь на досуге…
– Хорошо. – Мариане не хотелось сейчас раздражать его. – Но тебе в любом случае незачем неотступно сидеть возле меня. Разве у тебя нет никаких дел?
– Давай поговорим начистоту. – Его рука легла поверх ее руки, которая продолжала нервно разглаживать складки на пододеяльнике. – Из-за чего ты так нервничаешь?
Мариана вдруг ощутила, как сгустилось пространство между ними. Это было то же самое состояние, которое она пережила в беседке.
– Я же тебе сказала, что мне надо кое-что сделать. Если ты принесешь папку…
– Ты нервничаешь не из-за папки! Признайся, это связано со мной?
Мариана не могла поднять глаз.
– Отчасти…
– Если так, то волноваться тебе не о чем. Теперь ты на особом положении. Ц запомни: ты не связана ничем, у тебя нет никаких обязательств передо мной. Ты абсолютно свободна!
Но Мариана вовсе не чувствовала себя свободной. Его пожатие было таким теплым и в то же время властным, что тотчас отозвалось в ее теле. Груди набухли, соски тотчас напряглись и проступили сквозь тонкую ткань сорочки.
– Приму к сведению. – Мариана вдруг почувствовала легкую дрожь. Боже, что же с ней творится?! Луи просто слегка пожал ее руку, а тело отозвалось так, словно это была самая интимнейшая ласка. – Но это, кажется, не зависит от меня…
– Знаю, – голос Луи тоже слегка дрогнул. – И я чувствую то же самое. Ты даже не представляешь, как остро я ощущаю связь между нами! – И он выпустил ее руку. – Но не беспокойся. Я просто не могу позволить себе, чтобы это произошло во второй раз. Обещаю тебе. – Луи рывком поднялся с кресла. – А сейчас мне, пожалуй, действительно надо кое-чем заняться. Но я скоро вернусь.
– Так можно мне взять рабочую папку?
– Ты прямо как бульдог: если задумаешь что-то, то ни за что не выбросишь эту мысль из головы! Я же сказал: тебе нельзя работать. Хватит с тебя и телевизора, – уже шагнув к дверям, он строго посмотрел на Мариану. – И не смей вставать с постели!
Только когда дверь за ним закрылась, Мариана почувствовала, что напряжение, охватившее ее, несколько уменьшилось. Как, оказывается, она плохо знала себя! Она была уверена, что возникшее еще в беседке желание немедленно исчезнет, как только будет утолено, и никогда не вернется вновь. Она уедет и навсегда освободится от Луи Бено! Не будет даже вспоминать о нем…
И что же вместо этого? Мариана не ощущала ни малейшего освобождения; все ее тело ныло и просило чего-то. Почему-то вспоминалась сцена, когда обнаженный Луи стоял возле лампы в беседке, полуотвернувшись от нее. Только сейчас Мариана по-настоящему поняла, чего требует от нее ее собственное тело…
Она тотчас попыталась отогнать от себя и это видение, и эту мысль, глядя невидящими глазами на экран телевизора. А ведь когда она выстраивала свой план, у нее получалось необыкновенно гладко! На самом же деле все оказалось намного сложнее… Мариана вынуждена была признаться себе, что испытывает еще большее смятение, чем прежде.
– Горячее молоко! – объявил Луи, входя в комнату через небольшой промежуток времени. Выражение его лица снова было совершенно непроницаемым, ничем не напоминая то, с которым он недавно вышел отсюда. – Миссис Маггинс настаивает на том, чтобы ты его выпила.
– Терпеть не могу горячего молока!
Мариана в который раз взглянула на будильник, стоявший на ночном столике. Стрелки показывали без пятнадцати минут девять. И она представила, как Гуннер меряет шагами свой кабинет в Компаунде, ожидая ее звонка.
– Все равно придется выпить. Иначе миссис Маггинс не выпустит меня отсюда живым. И как только ты справляешься с ней?
Мариана нехотя взяла в руки стакан.
– Да она последнее время ведет себя как ангел! Не могу понять, что с ней произошло.
– Наверное, она просто догадалась, насколько я беспокоюсь о твоем здоровье и как прекрасно ухаживаю за тобой. – Он снова сел в кресло рядом с кроватью и улыбнулся ей. – Мне бы хотелось, чтобы и ты осознала: я не представляю для тебя никакой угрозы, Мариана.
Но сейчас он представлял для нее гораздо большую угрозу, чем тогда, когда сердился! Луи подтрунивал над ней, поддразнивал, окутывал ее нежностью, от которой Мариане становилось все более не по себе. Лучше бы он по-прежнему обдавал ее холодом! Луи открылся ей в совершенно новом качестве, о котором она и не подозревала. Открылся с самой опасной для нее стороны… В какой-то момент Мариана почувствовала такую близость между ними, что ей стало страшно.
– Ты… так добр ко мне! Я даже не понимаю, чему обязана…
– Просто мне пришла в голову мысль, что не у одного меня могло быть такое прошлое, при мысли о котором остается только содрогнуться. – Луи подоткнул вокруг нее одеяло, и движения его были такими по-матерински заботливыми, словно она была его любимым ребенком. – Но из-за кого тебе пришлось столько пережить?
– Не из-за кого. – Мариане с трудом удалось выдавить из себя улыбку. – Ты ошибаешься. Мое детство было безоблачным. Родители любили меня, нас не угнетала бедность. И дом у нас был очень уютным…
– Звучит слишком красиво, чтобы быть правдой, – Луи испытующе посмотрел на нее. – У меня такое ощущение, что ты обманываешь меня. Но я видел столько израненных жизнью людей, что меня так просто не проведешь.
Мариана снова почувствовала острое желание довериться ему, но тут взгляд ее упал на часы. Без пяти минут девять! Надо каким-то образом срочно выпроводить Луи из комнаты. При ее нынешней слабости неизвестно, сколько времени уйдет на то, чтобы одеться и добраться до селения.
– Я устала, – поспешно сказала она. – Можешь идти к себе. Спокойной ночи.
– Гонишь меня? – вскинул брови Луи.
– Просто уже нет необходимости в твоем присутствии.
– Значит, мое присутствие тебя тяготит?
Если бы это было так! Но Мариана с ужасом чувствовала, насколько ей трудно расстаться с ним хотя бы на минуту.
– Просто я привыкла быть одна.
– Ну, хорошо. Так и быть. Допивай молоко, и я оставлю тебя наедине с собой.
Мариана быстрыми глотками допила молоко.
– Брр!
Луи засмеялся:
– Неужто это так противно?
Мариана непроизвольно отметила, что, когда Луи смеялся, лицо его принимало какое-то мальчишеское выражение. Словно ни грязь, ни горе никогда не касались его… Но она прекрасно знала, какие страдания ему пришлось пережить в детстве. Господи, до чего же ей хотелось вымести из его памяти эти страшные воспоминания, очистить его душу, заполнив ее только лаской и нежностью! Это желание, внезапно охватившее ее, было таким мощным, что ошеломило Мариану, вызвало новую волну страха. Она слишком глубоко привязалась к нему. Это опасно.
– Терпеть не могу молоко. А тем более горячее, – повторила она и, делая вид, что зевает, откинулась на подушки. – Спокойной ночи.
Склонившись над ней, он на секунду замер, а потом осторожно прикоснулся губами ко лбу. И Мариана ощутила легкий лимонный запах… запах Луи!
– Bonne nuit, ма petite. (Спокойной ночи, малышка (фр.).
– Как странно, что иногда ты говоришь со мной по-французски. Вот и в беседке ты несколько раз…
– Ничего странного в этом нет. Стоит человеку пережить нечто из ряда вон выходящее или просто оказаться в кругу друзей, которым можно доверять, он невольно начинает говорить на языке своего детства.