Оля, точно разгадав его мысли и мгновенно устыдившись своей наготы, которая еще несколько секунд назад ее совершенно не волновала, стала торопливо натягивать влажное платье.
— Ты… Ты любишь меня? — неуверенно произнесла она. В ее голосе звучал не вопрос, а утверждение.
Андрей замялся. Его с детства приучили к мысли, что главная обязанность мужчины быть в ответе за все, что совершил. А совершенное ими сегодня безоговорочно предполагало любовь и последующую женитьбу.
— Да… Конечно… — Его голос предательски дрогнул.
— Но ведь это же ничего, что мы до свадьбы… — От смущения Оля не закончила фразу и лишь стыдливо заправила за ухо прядь выбившихся из косы волос.
— Да, ничего, — тускло произнес Андрей. А потом, точно бросаясь с крутого берега в воду, он протянул к ней руку, отыскивая в глухом сумраке смутно белевшее тело, чтобы вновь слиться с ним в волшебном ритме — вверх-вниз, вверх-вниз…
Дождь прекратился, выглянуло солнце, отбрасывая светящиеся пятна на ткань палатки.
— Эй, где вы! — послышались отдаленные, звенящие смехом голоса.
Глухо застегнутая палатка заходила ходуном — дежурные по лагерю лихорадочно натягивали сырые вещи.
А вечером Оля с чувством честно выполненного долга уезжала домой.
Предлогом были сбитые ноги и неудобная обувь. На перроне крошечной безымянной платформы, где ее провожали всем кагалом, она на правах невесты впервые прилюдно приникла к Андрею глубоким чувственным поцелуем. Андрей содрогнулся.
На долю секунды ему показалось, что его ужалила змея.
Глава 6
Они поженились осенью. Свадьба была студенческая, громогласная, веселая, с песнями, танцами, капустником и веселыми криками «горько!».
Старенький папочка-профессор произнес за столом длинную прочувствованную речь, состоящую из такой бесконечной цепи придаточных предложений, что она постепенно терялась в прекрасном будущем. Андрей сидел за столом ошеломленный и растерянный. Он все еще не верил в то, что отныне эта твердая, целеустремленная женщина, жадно льнущая к его сомкнутым губам полуоткрытым чувственным ртом, его жена.
Диплом Оля защищала уже будучи беременной, и потому комиссия отнеслась к ней весьма снисходительно. Распределение в Тмутаракань ей теперь не грозило — московская прописка, точно броня, защищала ее от трехгодичной поездки на периферию. В итоге молодую супружескую пару распределили в проектный институт, где люди до пенсии гнили за кульманами и, догнив окончательно, сходили в могилу так же безропотно, незаметно и бесцельно, как жили.
Это гниение заживо имело смысл немногим более высокий, чем традиционное бытование на заводе, и называлось оно «работа на благо науки и технического прогресса». Задачей лаборатории, куда распределили молодых специалистов, было создание насоса для нужд нефтяной и газовой промышленности, который должен был по всем техническим параметрам превзойти западные аналоги.
Первые два года после окончания института Оля провела дома с ребенком, точно вериги приняв на себя роль любящей матери. Не то чтобы она не любила своего новорожденного сына, но ее угнетало однообразие и быстрая исчезаемость результатов домашнего труда, их незаметность, их обязательность, их безысходность. К концу второго года домашнего заточения она окончательно убедила домашних в совсем искреннем желании своротить горы на ниве изобретений супернасоса, самого быстрососущего в мире, и вышла на работу.
Ей было двадцать четыре. В сонном затхлом царстве насосостроителей она произвела фурор. Молодая, энергичная, готовая на все, только чтобы ее вновь не заперли в домашнее рабство в качестве специалистки по приготовлению гуляшей, в проектном институте она пришлась как нельзя более кстати. С первозданным энтузиазмом Оля бралась за любую работу, производя при этом очень много шума и широко рекламируя свои достижения. Это была верная тактика. Она интуитивно чувствовала, что скромняги, те, кто много молчит и много делает, преуспевают меньше, чем те, кто отдают должное саморекламе.
Вскоре в группе сотрудников, занимавшихся проектированием супернасоса, призванного совершить переворот в промышленности, Ольга заняла место своеобразного генератора идей. Целые дни она проводила в научно-технической библиотеке, изучая западные журналы и проспекты известных фирм, которые доверчиво публиковали результаты своих разработок. Она понимала, что самой изобрести велосипед ей не удастся, да и не считала это нужным. Зачем, если велосипед уже изобретен? Ее задачей было идею, выношенную другими, донести до родного коллектива.
Время от времени скомпилированные в единое целое статьи из западных журналов Ольга Витальевна печатала в научной прессе. Начальство, плохо знакомое с новинками иностранной технической мысли, млело, разглядывая собственные фамилии под текстом, куда предусмотрительная Ольга неизменно помещала их в качестве соавторов.
Насколько инициативной и деятельной оказалась Ольга, настолько был инертен ее супруг. Андрей к тому времени махнул рукой на свои амбиции и целиком отдался бородатому братству застарелых туристов. Все, что ему нужно было от жизни, — это палатка, костер и гитара в руках, мягко подрагивающая от щемяще-грустного бренчания. Надо ли говорить, что жена не разделяла его страсти к пешему передвижению с грузом на горбе. Ей Андрей оставил право называться самой светлой головой института.
Сосуществуя в параллельных пространствах, оба супруга полностью были довольны своей жизнью. Их сын рос, лелеемый влюбленными в него бабушкой и дедушкой, Ольга готовила новый проект, Андрей наматывал километры по тайге.
В отделе, занимавшемся разработкой насоса, кроме супружеской пары Стрельцовых отбывали срок до пенсии еще двадцать три человека. По одному из законов мерфологии, в любом коллективе двадцать процентов работающих выполняют восемьдесят процентов работы. Причем если уволить всех бездельников и оставить работать те самые двадцать процентов трудоголиков, то ситуация вновь повторится: вновь двадцать процентов трудолюбивых идиотов будут тащить на себе весь воз, а остальные восемьдесят, переродившись в лентяев, будут пить пиво возле ларька у проходной или торчать в очереди в соседнем магазине, ожидая, когда выбросят кур.