Только рассветало, когда немцы сунулись по дороге, ведущей к селу, группой в семь-десять средних танков с полком автоматчиков. С этими было просто… Командир роты разрешил вести огонь лишь двоим — Бессарабову и Шаландину, чтобы не выдать расположения всей роты, и двое гвардейцев точными ударами сразу же зажгли две немецкие машины, после чего вся фашистская орда тут же откатилась. Гвардейцы понимали, что это только начало. И действительно, в 4 часа утра они заметили в свете восходящего солнца сразу три колонны тяжелых немецких машин с «тиграми» впереди, вытягивавшихся параллельными курсами по направлению к деревне. «Тигры» прерывисто ревели и, как обычно, швырялись тяжелыми снарядами. Тут же послышалось прерывистое гудение с неба — группы по 50–60 самолетов. Они одновременно заходили с разных концов и начинали бить по всей площади, на которую был нацелен танковый удар, — это и есть то «авиационно-танковое наступление», которое немцы практикуют теперь, как основу своих операций.
Земля загудела. Черная завеса потревоженной пыли закрыла горизонт. Стало темно. Разверзлись гигантские воронки, среди которых трудно было маневрировать. Но рота гвардейцев-танкистов и приданная ей рота гвардейцев-стрелков остались на месте и приняли бой.
Бои с «тиграми» мы уже описывали несколько раз, и теперь скажем только, что на этот раз даже видавшим виды гвардейцам пришлось невыносимо тяжело. Своими восемью танками они держали деревню, как и было им приказано, весь день. Помощи никто не просил и не ждал. Силы были рассчитаны и взвешены, и гвардейцы твердо помнили свое правило: пока против тебя одного только 20 немцев, ты вправе рассчитывать на успех.
Солнце поднялось к зениту и уже начало склоняться к закату, а бой все еще продолжался. Гвардейцы маневрировали, хитрили, били из засад, всячески старались заставить немцев поверить, будто здесь не восемь, а по крайней мере полсотни советских машин, и выигрывали время, драгоценное время…
Вечером напряжение боя достигло высшей точки. Немцы, видимо, догадались, наконец, что против них действует лишь горсточка лихих танкистов. Они полезли вперед с утроенным бешенством. Бессарабов, Шаландин, Соколов, Прохоров, Бочковский, оставшиеся в строю, продолжали сдерживать натиск немцев, но силы были слишком неравны, им пришлось отойти в деревню и начать уличный бой. К тому времени каждый из них уничтожил уже не одну немецкую тяжелую машину, но и гвардейцы несли потери.
Вот еще одна тяжелая бомба разорвалась рядом с танком Соколова. Машина была ранена. Тяжело накренившись, она съехала в глубокую воронку и застряла в ней. Бессарабов поспешил на выручку другу.
— Держись, Соколов, еще не все потеряно! — Бессарабов берет раненую машину друга на буксир и включает мотор.
Шаландин броней своей машины загораживает товарищей и прикрывает их огнем. Но вытащить тяжелый танк из глубокой воронки дьявольски трудно. Машина Бессарабова ревет изо всех сил, а дело не подвигается. Немецкие танки почти рядом. Как быть?
Бочковский, дравшийся неподалеку, тревожно наблюдал за маневрами Бессарабова. Он вывел из строя уже два немецких танка и одну пушку, когда стрелок-радист взволнованно сказал ему:
— Соколов опять просит помощи — машина Бессарабова не тянет…
Бочковский взвесил обстановку. Его рота уже выполнила свою задачу, можно было отходить на новый рубеж, но как уйти, оставив друзей, попавших в беду?
— Будь что будет, а ребят не бросим! — сказал Бочковский механику Ефименко, комсоргу роты, и танк командира подошел к машине Соколова.
Подав Соколову второй буксир, Бочковский и Бессарабов двойной тягой потянули раненый танк из воронки. Надо помнить при этом, что все три танка, собравшиеся вместе, находились под таким бешеным обстрелом, что кругом распыленный чернозем стоял сплошной тучей, а тяжелые осколки барабанили по их броне, как град. И все-таки танки упрямо тянули машину Соколова.
Волнующий миг спасения был уже близок, как вдруг два немецких снаряда одновременно подбили еще раз и подожгли раненую машину — у нее отлетел ствол пушки, и пламя взметнулось над мотором. С болью в сердце танкисты отцепили теперь уже бесполезные буксиры. Развернувшись, Бессарабов и Бочковский снова открыли огонь по наседавшим немецким машинам, принимая их снаряды на свою надежную лобовую броню.
Но вот и Бочковский почувствовал глухой удар — немецким снарядом сшибло гусеницу. «Из танка вон! Гусеницу натянуть!»— скомандовал командир, и танкисты без колебаний выскочили из машины под огненный дождь, чтобы исполнить приказ. К сожалению, было уже поздно: вторым снарядом немецкий артиллерист зажег машину. Бессарабов остановил свою машину и взял с собой боевых друзей.