Эти люди воюют уже вторую декаду. Они поднялись по тревоге еще вечером 5 июля, оставив свой чудесный лесной лагерь у озера, и совершили быстрый удачный бросок к переднему краю. С тех пор танкисты непрерывно в боях; их танки несут на себе следы жарких схваток — на башнях резкие царапины, ямки от бронебойных снарядов, кое-где сорваны крылья, заменены катки, гусеницы и приборы. Многие танкисты выбыли из строя, но всякий раз на место выбывших становились их товарищи, раненые машины уходили в ремонт и на следующий же день возвращались. И вот танк снова на рубеже, снова в бою.
Первой ротой сейчас командует лейтенант Лазейкин, совсем еще молодой человек, русый, кареглазый, веснушчатый, с непокорным вихром, вылезающим из-под пилотки, — жарко в июле носить тяжелый шлем! Мы встречались с ним и его славными ребятами всего десять дней назад, когда их полк стоял в том самом лесном лагере на берегу озера. Тогда на фронте царила тишина, но все знали, что это затишье перед бурей, и нетерпеливо ждали разрядки, а пока что учились, читали, гуляли у озера, играли на трофейном аккордеоне, пели песенку: «Эх, как бы дожить бы до свадьбы, женитьбы», — и втихомолку мечтали стать героями.
— Помните, товарищ Лазейкин, об этом? — спросил я.
Лейтенант улыбается. Еще бы! Это были вполне реальные мечты… Недаром люди так долго учились, недаром прошли такую большую школу жизни за эти два года, недаром их воспитывали командиры с огромным боевым опытом. И вот в первых же боях люди действительно показали себя героями.
Нам уже рассказывали, что лейтенант Лазейкин со своим танковым взводом — ротой он командует всего несколько дней — успел в первые же дни боев уничтожить 15 немецких танков. На его собственном счету три «тигра», четыре немецких средних танка, самоходная пушка и шесть автомобилей. Расчетливый и хитрый командир, Лазейкин все время действовал методом подвижных засад; именно поэтому он добился таких поразительных результатов и при этом сумел сохранить свою машину. Как обычно бывает в таких случаях, Лазейкин крайне скупо и конспективно рассказывает о своих победах:
— Ну что ж, поднялись по тревоге вечером пятого. Через восемь минут рота ушла на исходные рубежи. Шли ночью, отставших не было. Позиции заняли в лощине, замаскировались, ждем. Мой взвод впереди. Задача — встретить огнем подход немецких танков к деревне. К вечеру показались «тигры». Порядочно их там было. С ними самоходные пушки — танкисты их «змеями» зовут, еще средние танки. В общем — всего до дьявола… Машин шестьдесят! Ну и дали им огонька!.. Постреляли, постреляли — они и ушли. Ничего тут такого интересного не было.
— Но позвольте, ведь у вас только взвод был?
— Ну да, три машины.
— Три против шестидесяти?
— Ну, а что же тут такого? На то мы и в засаде сидели! Вот пойди сюда эсэс сейчас — разве он поймет, сколько тут у меня машин во ржи? Дашь отсюда, сменишь позицию, дашь оттуда, потом оттуда — у него и шерсть дыбом встанет. Подумает, тут нас целая бригада во ржи. Ну вот… А на следующий день, конечно, дела пошли веселее. Тут мы их с фланга били, а «тигра» бить с фланга — самое интересное занятие…
Лазейкин загорелся, в его острых карих глазах блеснул азарт. Теперь он говорил горячо. В нем проснулось профессиональное чувство танкиста, который всегда говорит о машинах противника, как о звере, на которого он охотится.
— Наша рота заняла рубеж на левом фланге высоты. Мы закопались и замаскировались. Ждем… Так и есть! Ползут. Мы насчитали там штук шестнадцать машин, врать не буду. Сколько среди них «тигров» — не помню, но все-таки они были у них. До них километра полтора. Они нас, конечно, не видят. Бить удобно — целься только поточнее. Открываем огонь… Первым снарядом на таком расстоянии, понятно, попасть трудно, да и вторым и третьим. Ну, я все же четвертым угодил ему в борт и зажег. Что я тут чувствовал — расписывать не буду, сами поймете: не простое это дело — «тигра» убить! Тут и мои товарищи огонь вели. Пока немцы разобрались, откуда огонь, мы тут пять тяжелых машин и подожгли, Остальные — обратно…
Лазейкин перевел дух, словно выполнил большую физическую работу. Воспоминания явственно вставали перед ним, и он как бы заново переживал этот бой.