Полетт побледнела как мел.
– Почему ты мне не сообщила об этом? – сурово повторил Франко. – Почему не сказала, что у него депрессия?
Напуганная его суровым тоном, Полетт неуверенно поднялась с кровати.
– Я думала…
– О чем ты думала? Что для меня это не имеет значения? – Гнев Франко, казалось, был столь велик, что он с трудом выговаривал слова. – Выходит, ты считаешь, я способен довести человека до самоубийства?
Полетт вздрогнула.
– Я просто решила, ты сочтешь… что это не имеет отношения к делу.
– Не имеет отношения! – передразнил ее Франко.
– Папа очень переживает, что так подвел тебя, – услышала она свое слабое возражение.
Он смотрел на нее так, будто видел впервые. И было совершенно ясно, что ему не нравится то, что он видит.
– Прошлой ночью ты даже не пыталась рассказать мне, что твой отец так страдает… ты даже не намекнула, что он способен на… самоубийство.
– Я не думала, что для тебя это столь важно.
Побледнев, Франко отвернулся, руки его сжались в кулаки.
– Кажется, мне никогда прежде так не хотелось ударить человека, как сейчас, – гневно бросил он. – Неужели ты считаешь меня столь бесчувственным? И подумать только, я чуть не стал заниматься с тобою любовью! Да что уж такого подлого я совершил, чтобы относиться ко мне подобным образом?
Охваченная внезапным стыдом, Полетт потупила взгляд.
– Я… я…
– Если бы я знал, в каком состоянии находится твой отец, я бы сделал все, что в моих силах, чтобы облегчить его страдания. Все, что в моих силах, – угрюмо произнес Франко. – Или ты считаешь, что мои чувства к тебе превышают цену человеческой жизни?
– Нет, я не… – бормотала в смятении Полетт. И когда только она решила, что Франко являет собою само воплощение порочности? Когда и по какому поводу она сочла, что он лишен даже малейшей доли человечности? Господи, отчего же она так обманывала себя? Ибо она обманывала себя – и теперь видела это совершенно ясно. Вероятно, ей казалось легче чернить Франко и винить его во всех смертных грехах, чем взглянуть на меру собственной вины. И что хуже всего – не делала ли она этого нарочно, вместо того чтобы прийти к согласию с теми чувствами, которые вызывал в ней Франко?
– Ты же говорил, что в делах не бывает сантиментов, – отчаянно пыталась она защитить себя. – Ты же говорил, что мой отец интересует тебя лишь с точки зрения взаимоотношения цели и средств и что тебе неприятно обсуждать эту тему.
Услышав собственные жестокие слова, Франко вздрогнул, как от удара хлыстом.
– Я понятия не имел, что у твоего отца депрессия, и даже не подозревал ни о разводе твоих родителей, ни о смерти твоей матери, – проворчал он уже не столь агрессивно.
Полетт чувствовала себя ужасно виноватой. Абсолютно ясно, что прошлой ночью в «Ред Холле» ей следовало немедленно сообщить Франко о том, что случилось с отцом. Но ее разум был настолько затуманен созданным ею же самой образом Франко-садиста, что она предпочла промолчать.
– Да, ты прав, мне нужно было рассказать тебе обо всем, – услышала Полетт собственный шепот.
Франко сделал вид, что не расслышал ее слов.
– Завтра же встречусь с твоим отцом и успокою его. Не хочу, чтобы его депрессия лежала на моей совести, – заявил он, окатив Полетт полным осуждения взглядом. – И в довершение сообщу ему, что беру тебя на работу в качестве моего личного референта.
– Я собиралась…
– Поверь, – оборвал ее Франко, – если бы я знал вчера то, о чем знаю сейчас, я ни за что не притронулся бы к тебе! Только подумать о том, что ты хотела лечь в мою постель, самодовольно решив, будто жертвуешь собой ради спасения жизни отца! Это отвратительно! Мне хочется прямо-таки высечь тебя ремнем от моих брюк.
– Как ты смеешь! – вскрикнула Полетт.
Франко вдруг протянул руку, схватил ее за локоть и придвинул к себе, испугав резкостью своего жеста.
– Ты не мученица, сага… ты трусиха! – процедил он с издевкой. – Ты хочешь меня ничуть не меньше, чем я хочу тебя, но ты слишком упряма, чтобы так легко признать это!
– Прекрати! – зарыдала Полетт.
Франко отпустил ее так внезапно, что она, не удержавшись на ногах, снова повалилась на кровать. Резко развернувшись, Франко пулей вылетел из комнаты.
Полетт поднялась, захлопнула за ним дверь и прислонилась к ней спиной, чувствуя, как ее душу разрывают боль и отчаяние. Слезы струились по ее бледному лицу. Полетт понимала причину своего смятения, но причину боли понять не могла. Она не могла объяснить, почему так страдает, когда Франко смотрит на нее с неприязнью и презрением.
5
– …Это же потрясающая возможность для меня, – удовлетворенно продолжал Рональд Харрисон. – Перемена – именно то, что мне сейчас нужно, а я всегда любил Корнуолл.
Полетт ответила взволнованному отцу натянутой улыбкой. Франко предложил ему управление одной испытывающей в данный момент затруднения компанией в Плимуте. И отец, лишь несколько дней назад казавшийся совершенно разбитым человеком, был так возбужден столь очевидной верой Франко Беллини в его способности, что полностью переменился. Он расхаживал по комнате пружинистой походкой, и лицо его светилось энергией, чего Полетт не видела уже давным-давно.
– Большего понимания и чуткости от него даже невозможно было ожидать, – повторил Рональд уже в который раз. – Но я, конечно, не могу позволить ему списать те деньги, что я взял…
Полетт обратила на отца потрясенный взгляд.
– А Франко это предлагал?
– Да, но я не могу ему позволить так поступить. У меня есть несколько ценных антикварных вещей, и я намерен все распродать. Я должен вступить в новую должность с безупречным прошлым. Да и вообще, мне нельзя было оставаться в этом доме, где все напоминало о твоей матери, – сказал он с кислой гримасой. – Мне нужно было перестроить свою жизнь и уехать, как это сделала в свое время твоя мать. Полагаю, что верну Франко долг года за полтора, и, кто знает, если затяну потуже пояс, то, может, и раньше!
Отец сказал это с такой наивной радостью, что Полетт показалась себе более старой и умудренной жизненным опытом, чем ее отец.
– А что касается «Харрисон энджиниринг» и моего внезапного исчезновения, – тяжко вздохнул Рональд, – все считают, что мне просто стало дурно и потому меня вывели из здания. Конечно, моя секретарша и главный бухгалтер знают правду, но они не проболтаются. Мне еще очень повезло. Между прочим, я не так уж медленно соображаю, как вам с Франко, быть может, кажется.
– О чем ты? – спросила Полетт, не уловив смысла его многозначительной улыбки.
– Даже несмотря на то что мне удалось убедить Франко, что я вовсе не собираюсь сводить счеты с жизнью, – твердо заявил Рональд, – он все равно оставался необычайно великодушен. И я усматриваю в этом лишь одну-единственную причину… – Полетт выпрямилась на стуле. – Он влюблен в тебя, дочка.
Полетт попыталась изобразить смех.
– Он предложил мне работу, папа. Вот и все!
Печально улыбнувшись, отец покачал головой.
– Ты что, считаешь себя незаменимым специалистом? Ты даже не умеешь быстро печатать на машинке. Не думаю, что он везет тебя к своей семье на Барбадос лишь из-за одних твоих секретарских способностей. Во всяком случае, если это действительно так, его ждет немалое разочарование.
Полетт не знала, что сказать, но отец, по-видимому, и не ждал ответа. Он был проницательным человеком, и ей следовало бы понимать, что он всегда найдет дыры в этой шитой белыми нитками истории. Франко в нее влюблен? Сомнительно. Она не видела его уже три дня, с той последней ночи.
Франко исчез после завтрака, а ее отвезли домой. Вчера позвонил его помощник Протос и сообщил о времени, когда он заедет за Полетт, чтобы отвезти ее в аэропорт. А заодно и известил ее, что мистер Беллини сможет присоединиться к ним только в Майами, на последнем этапе путешествия.