– Невероятно, – тихо пробормотал он. – Такое ощущение, что ты была девушкой. Если бы не твое обручальное кольцо, я был бы на сто процентов уверен, что стал твоим первым мужчиной.
Напрягшись, словно тетива лука, Полетт сдавленно хмыкнула:
– Не смеши меня.
– Может, мне померещилось? Но ведь я же сделал тебе больно… Разве нет?
Полетт в ужасе выпрямилась.
– Ты был слишком груб, – быстро проговорила она. Франко перекатился на свою половину кровати, увлекая ее за собой. Полетт столкнулась взглядом с блеском его золотисто-медовых глаз и побледнела, оставаясь тем не менее преисполненной желания молчать, чтобы не вызвать в нем ни малейшего подозрения. – Прошло так много времени с тех пор, как я…
– Груб?… – Франко бросил на нее полный сдерживаемой ярости взгляд и вдруг, отпустив, вскочил с кровати.
Полетт повернулась, отыскивая прохладное место на подушке. Боже, какой он обидчивый, отметила она про себя. Ох, в какую же паутину она попала. Притворство давалось ей с трудом, но болезненная гордость и верность памяти Арманда удержала ее от чистосердечного признания в своей девственности.
– Черт возьми, а это что еще?
Свирепое рычание Франко заставило ее поднять голову. Вытянув руку, тот протягивал ей фотокарточку в рамке. Он был столь преисполнен гнева, что даже пальцы его дрожали.
На снимке был запечатлен Арманд. Полетт похолодела. Фотокарточка лежала на самом дне ее дорожной сумки. Полетт вовсе не собиралась брать снимок с собой, но в последнюю минуту перед отъездом все же положила.
– Где ты это взял? – воскликнула она.
– У тебя на ночном столике! – рявкнул Франко.
– Я ее туда не ставила!
– Но ты привезла ее с собой! – процедил Франко, со злостью отшвыривая карточку в сторону. – В мою спальню…
– Я не приносила ее в твою спальню!
Он шагнул вперед и, пылая от ярости, кинулся на нее. Перепуганная насмерть, Полетт замолотила кулаками по его обнаженной груди, пытаясь отбиться. Франко подхватил ее на руки и скинул на стоящий неподалеку диван.
– Будешь спать там… не хочу видеть тебя в своей постели!
Полетт лежала совершенно обнаженная и беспредельно униженная. Франко выхватил из шкафа одеяло и швырнул ей. Неловко завернувшись в него, Полетт вскочила и побежала к двери.
– Я не могу оставаться там, где меня оскорбляют… Мерзкий негодяй!
– Стоит тебе только ногу сунуть в коридор, как ты тут же попадешь в объектив телекамеры. То-то повеселится отцовская охрана. Валяй, моя прелесть!
Поколебавшись, Полетт отдернула пальцы от дверной ручки, словно ошпаренная. Не глядя на Франко, на негнущихся ногах проковыляла она обратно к дивану.
– Я думаю, что тебе следует воспринимать нашу близость как… – с явным злорадным удовольствием протянул Франко, забавляясь ее нелепым видом. – Считай, что возможность лежать в моей кровати, в моих объятиях – это привилегия…
– Ненавижу тебя, самодовольный подонок! – крикнула Полетт.
– И кстати… тебе ведь даже нравится, когда тебя берут грубо! – нанес Франко хорошо выверенный удар.
– Заткнись, мерзавец!
Я ненавижу его, внушала себе Полетт, сворачиваясь калачиком и укутываясь в одеяло. Я его ненавижу! Ненавижу так, что готова задушить. Но он же ревнует. Франко дико ревнует ее к Арманду. Отчего ей потребовалось столько времени, чтобы осознать столь очевидную истину?… Она вдруг злорадно улыбнулась в темноте, кулаки разжались. Пускай она не сомкнет ночью глаз. Главное, что и ему это тоже не удастся!
7
Стол был накрыт на открытом воздухе, под тенистой сенью пышных вечнозеленых деревьев. За ними, ряд за рядом, к морю спускались пологие ступени, украшенные многочисленными скульптурами в классическом стиле. Мистер Мендоса устремил на Полетт свой пронзительный взгляд. Она смущенно опустилась на стул. Когда утром ее разбудила одна из служанок, у Полетт оставалось не слишком много времени, чтобы привести себя в порядок.
Вновь подняв взгляд, она ощутила на себе горячий взор золотистых глаз Франко, физически почти столь же осязаемый, как и касание его пальцев. Полетт почувствовала вдруг незнакомую прежде сладкую боль между ног – и глубокая краска залила ее лицо.
Пока Полетт спала, Франко перенес ее обратно с дивана на кровать – то ли для того, чтобы ей было поудобней, то ли извиняясь за свое безобразное поведение прошлой ночью… а может, дабы декорация, предназначенная для воплощения в жизнь его сценария, выглядела более убедительно?
Быть может, Франко просто старается сделать приятное своему обреченному на смерть отцу? Или за всем этим скрываются более корыстные намерения? Вчера она изо всех сил пыталась не думать об этом. Сегодня она не могла думать ни о чем другом. К столу прошествовала Бонни, в свободном коротком платье чем-то неуловимо напоминая героиню фильмов двадцатых годов на пикнике – живописная и почти ошеломляюще прекрасная. Мендоса и его сын следили, как она плавно двигается по лужайке. Надо отдать ей должное, кисло подумала Полетт, Бонни умеет себя подать.
Прошлой ночью Полетт размышляла, действительно ли Бонни настолько сильно зависима от алкоголя и не этим ли объясняется ее странный визит к ней в комнату и еще более странные замечания. Но в поведении Бонни ничто не выдавало нетрезвого состояния. Ни речь ее, ни телодвижения не указывали на это. И все же Франко оставался на удивление безразличным к ее убежденности в том, что помолвка их – чистая мистификация. – У меня есть тост… – объявил Карлос Мендоса, поднимая бокал с вином. – За моего сына и его невесту. Свадьба состоится во вторник.
Полетт вздрогнула и уронила бокал. Лужа красного вина разлилась по белой скатерти. Она столкнулась с острым, словно луч лазера, взглядом Франко и прочла в его сразу потемневших глазах предостережение: ничего не говори, ни в чем не оправдывайся.
Бонни тяжело вздохнула и положила ладонь на рукав мужа.
– Кажется, ты крайне поразил своего сына, Карлос. Не считаешь ли ты, что он сам должен это решать? – заметила она со снисходительно-осуждающей улыбкой.
Карлос раздраженно смахнул ее руку.
– С каких это пор меня стало волновать твое мнение? – грубо оборвал он.
– Премного благодарен, – негромко пробормотал Франко в повисшей над собравшимися тишине. – Но мы с Полетт не собирались спешить со свадьбой до следующего года.
– Что ты несешь! – резко воскликнул Мендоса. – Ты хочешь лишить меня радости наконец-то увидеть своего сына женатым?
Лицо Франко окаменело, губы плотно сжались. Он быстро произнес что-то по-испански, но Мендоса тут же отмахнулся деспотичным жестом и перешел на безукоризненный английский, всем своим видом выражая недовольство тем, что его авторитету нанесен столь серьезный урон.
– Прекрати ломаться! – гневно прорычал он. – Все уже обговорено. Даже приглашения разосланы. Устроив вам этот небольшой сюрприз, милые детки, я как минимум рассчитывал на благодарность!
Стараясь избежать его налитого кровью взора, Полетт устремила взгляд на залитую вином скатерть. Силы небесные, почему же ни она, ни Франко не предвидели подобного исхода? Да, Карлос Мендоса обречен. Поэтому совершенно естественно с его стороны желание увидеть свадьбу собственного сына здесь и сейчас – пока он еще сможет получить радость от созерцания этого события. Просто невероятно, что опасность возникновения столь очевидной, столь понятной потребности даже и в голову не пришла им обоим. И все-таки, Бог знает каким образом, Франко должен найти способ выбраться из возникшего тупика! Но у него остается на это всего лишь три дня…