― Фэллон нельзя приручить, ― говорит Стид с гордостью в глазах. ― Наверное, это моя вина. Эта девчонка дикая, как ветер. С тех пор как ее мать… ― Стид замолкает, его рука сжимается в кулак. Он делает паузу, прочищает горло и говорит: ― А Дакота… ну… она для всех нас загадка.
Дэвис вздрагивает.
Где-то за хребтом койот присоединяется к Фэллон.
Стид поднимает руку, пресекая дальнейшее обсуждение.
― Вы все для меня как сыновья. Я доверяю вам. Землю. Моих дочерей.
― Мы будем рады помочь, сэр. Сделаем все, что понадобится. ― Дэвис опускает взгляд, он так сильно сжимает банку из-под пива, что костяшки его пальцев белеют. В его выражении лица, в его тоне, есть что-то мягкое. Трудно разобрать.
Стид роется в карманах. Он достает леденец и отправляет его в рот.
― Мне нравится быть живым, парень. Теперь я знаю, что сделал что-то хорошее за то время, что у меня осталось.
У меня перехватывает горло.
― У тебя еще много времени.
― Время ― это единственное, что нам не гарантировано. ― Голос Стида ровный. ― Мы должны использовать отведенное нам время с пользой. Мы должны дорожить каждой секундой. Ты не можешь упустить свою жизнь, сомневаясь в каждом шаге.
Я замираю от его слов.
Стид смотрит на хребет, жестом указывая на разворачивающийся вид.
― Вот, что важно. ― Мы с Дэвисом поворачиваемся туда, куда устремлен его взгляд.
Вдалеке слышен плеск и грохот Плачущего водопада. Пики и обрывы Луговой горы. Темнота, сгущающаяся над деревьями.
Он прав.
Земля. Семья. Девушка передо мной, танцующая в свете костра.
Я буду чертовым дураком, если не сделаю ее своей навсегда.
― Черт. ― Я разжимаю руки. Выдыхаю. Как будто с плеч свалился груз. ― Спасибо, Стид.
Стид встает и, не оглядываясь, вытягивает руку в сторону Воскрешения.
― Здесь все зависит от людей, которых ты знаешь, ― отвечает он. ― Ты знаешь меня, и этого достаточно.
Дэвис кивает, но его взгляд отрешен, мысли витают где-то далеко.
Я оставляю Дэвиса размышлять над тем, что его гложет, а сам возвращаюсь к остальным. Раздается смех. А вот и Руби, сияющая в свете костра как бриллиант.
Слишком красива, чтобы описать словами.
И она, черт возьми, моя.
Я должен рассказать ей о ранчо, но сначала я должен сделать кое-что еще. Я подхожу и беру ее за руку, оттаскивая от остальных.
― Как дела, ковбой? ― весело спрашивает она, поднимая на меня свои великолепные голубые глаза.
Я прикасаюсь к краю ее ковбойской шляпы. На ее щеках россыпь звездочек.
― Обдумываю кое-что.
Руби встает на носочки и прижимается ко мне губами.
― Что?
― Восход солнца.
Она наклоняет голову.
― Попробуем сегодня?
― Да, черт возьми, попробуем. ― Мои ладони скользят по ее плечам. Ее тело выгибается навстречу моему, биение ее сердца отдается в моей груди. ― Я думаю о нас с тобой и о том, что будет дальше.
Она игриво шевелит бровями.
― И что же?
― Думаю о том, что я хочу на тебе жениться.
Она задыхается. Ее глаза расширяются, и у нее вырывается прерывистый вздох.
― О, Чарли.
― Скоро, подсолнух, ― предупреждаю я, обнимая ее лицо ладонями. ― Я надену кольцо на твой палец и буду молить, чтобы ты взяла мою фамилию. Потому что я принадлежу тебе. На всю оставшуюся жизнь, Руби, я ― твой.
Дни, когда я задавался вопросом, чего я хочу, когда я жил как тень человека, прошли.
Я построю будущее с Руби. Семью. Сад. Она будет спать в моей постели. Нашу жизнь наполнят кресла-качалки, виски, цветы и солнце.
До конца проклятых времен.
― Ты станешь моей женой, Руби? Я буду крепко любить тебя, подсолнух. Я сделаю тебя счастливой.
Она плачет, уткнувшись мне в грудь. Слезы текут по ее щекам, пропитывая переднюю часть моей рубашки.
― Тише, малышка. Не плачь. ― Я целую ее макушку, вдыхая ее клубничный аромат. Затем, приподняв ее лицо, я смахиваю слезы большим пальцем. ― Счастливые или грустные слезы?
― Счастливые. ― Она улыбается так ярко, что мои губы сами растягиваются в ответной улыбке. ― Это, без сомнения, самый лучший подсолнечный день.
― Подсолнечных дней тебе хватит на всю оставшуюся жизнь, ― клянусь я. ― Я подарю тебе их все, малышка.
― Я согласна, ― всхлипывает она, и моя грудь расслабляется от облегчения. ― Мое сердце бьется для тебя, ковбой.
Я наклоняюсь и целую ее. И последняя темная часть меня, скрытая в тени, наконец-то выходит на солнце.