Чарли вздрагивает от этого звука и протягивает руку, когда я опускаюсь на землю.
― Руби?
― Смотри, ― выдыхаю я, указывая на россыпь фиолетовых цветов на тропинке. ― Это дикие фиалки.
Он смотрит на меня.
― Ты странная девушка. ― Его взгляд скользит по мне ― по моим губам, ногам ― и выражение его лица меняется. ― Оставайся такой, ― говорит он, затем переступает через россыпь цветов и продолжает наш путь.
Я улыбаюсь и выпрямляюсь. Из уст Чарли — это лучший комплимент, который я когда-либо получала.
Мы продолжаем идти, погрузившись в приятную тишину на время долгого подъема. Через пятнадцать минут я понимаю, что Чарли поменялся со мной местами. Он сдвинул меня ближе к горе, а сам идет по краю обрыва.
В моем сердце расцветает тепло. Это одновременно и защита, и забота, и это возвращает меня мыслями ко вчерашнему дню.
Мне нравится та часть Чарли Монтгомери, которая заставила его извиниться, но меня привлекает и грубый ковбой, который накричал на меня. Кто-то может назвать это чрезмерной реакцией, но я так не думаю. Скорее, это говорит о том, что ему не все равно, что он беспокоится, возможно, даже больше, чем пытается показать.
Вчера, когда он обнял меня и усадил на диван, я почувствовала это. Мое сердце. Учащенное сердцебиение. Но не из-за моей аритмии. Из-за Чарли. Он был добрым и милым, спрашивал о цветах, чтобы отвлечь меня от того, что у меня почти случился приступ трепетания. Даже если он не знал об этом.
Мерзкое чувство вины ползет по моей коже. Ненавижу то, что мне приходится лгать ему о своем состоянии, но я не хочу, чтобы Чарли считал меня хрупкой, как все остальные в моей жизни. Это не вариант.
Я хочу быть нормальной, даже если это временно.
Я не могу впустить Чарли. Я не могу рассказать ему правду.
Это небезопасно.
Для нас обоих.
― Давай остановимся здесь. ― Чарли, высокий и широкоплечий, идет к смотровой площадке, двигаясь с уверенностью, которая говорит мне о том, что он знает и любит эту землю.
Секунду я прислушиваюсь к своему сердцебиению, дышу медленно и ровно.
Чарли показывает пальцем на водопад, расположенный по диагонали от нас.
― Это Плачущий водопад.
― Почему он так называется?
Он выглядит мрачно.
― Как гласит история, сюда пришел обоз. Они разбили лагерь у водопада. Через два дня их настигла сильная буря. Горный хребет затопило, и вода смыла одну повозку через край водопада. Она была полна детей.
Я задыхаюсь, ошеломленная его величием, бушующей водой, каскадом низвергающейся с отвесных скал.
Он смотрит на меня.
― Люди утверждают, что по ночам можно услышать детский плач.
― Это так в духе Дикого Запада, ― вздыхаю я с ужасом. Шагнув вперед, я делаю снимок водопада, а затем проверяю его.
― Ты думаешь, это спасет ранчо? ― В его глубоком голосе слышится не только сомнение, но и отчаяние.
― Думаю.
― Надеюсь, ты права. Сегодня у нас было еще две отмены.
― Правда? ― Я хмурюсь и качаю головой. ― Ну, не волнуйся. Сейчас тебя знают не те люди, которые нам нужны. ― Я улыбаюсь. ― Кроме того, жизнь была бы чертовски скучной без ненавистников и сомневающихся. Мы должны вывести их к свету.
Он усмехается.
― Как тебе удается всегда быть такой позитивной?
― Я всегда вижу светлую сторону. Мне приходится. В моей семье я должна быть позитивной.
― Это причина, по которой ты здесь? Семья? ― Его вопрос задан беспристрастно, как будто ему все равно, но под поверхностью я чувствую затаенное любопытство.
Я пожимаю плечами.
― Думаю, это просто кризис среднего возраста.
Чарли смеется, и мой пульс становится чаще. Его смех преображает все его тело, широкие плечи расправляются, в уголках глаз появляются морщинки. Он все такой же суровый, только более умиротворенный.
― Если ты ― среднего возраста, дорогая, то я чертов дедушка.
Дорогая. Ласковое обращение поглощает меня, как лесной пожар.
Я колеблюсь, а потом, поскольку мы вроде как приоткрыли свои души, спрашиваю:
― Почему ранчо называется «Беглец»?
Чарли качает головой, его красивое лицо темнеет.
― Мы говорим о тебе.
Я хмурюсь. Он уже второй раз уклоняется от ответа на этот вопрос.
― Почему ты здесь? ― спрашивает он, поворачиваясь ко мне.
Теперь моя очередь уклоняться от ответа. Рассказать о том, почему я путешествую через всю страну, ― все равно что впустить все плохое обратно. А я не хочу нести это бремя в этом чудесном городке.
― Я здесь, чтобы повеселиться. Чтобы посеять…
― Дикий овес? ― Его голос хриплый, раздраженный, но от него меня бросает в дрожь. Пристальный взгляд его голубых глаз прожигает во мне дыру. ― Но почему? Люди не бегут, если они не… ― Он замолкает, не успев договорить до конца. Но я могу заполнить пробелы.