― Блин. ― Уайетт вздыхает и опускается на табурет у острова. ― И что я теперь натворил?
Нахмурившись, я ищу на лице младшего брата признаки вины, но ничто не нахожу.
― Шина Вулфингтон, ― объявляет Дэвис, переходя в режим дознавателя.
― Что с Шиной Вулфингтон?
Дэвис засовывает руки в карманы, выражение лица бесстрастное.
― Сегодня утром она была в городе и рассказывала всем о том, что ты отрезал ее волосы.
На лице Уайетта появляется искреннее удивление, и я убеждаюсь, что он этого не делал.
― Что? ― Уайетт выпрямляется и смотрит на меня, его глаза расширяются от шока. ― Нет. Я бы не стал с ней трахаться и уж тем более стричь ее гребаные волосы.
― Тогда зачем ты с ней встречался? ― требует Дэвис.
Теперь Уайетт выглядит виноватым.
― Я не пытался залезть к ней под юбку, я пытался… ― На его лице появляется смущение. ― Я пытался выяснить, где Вулфингтоны спрятали лошадь. ― Последняя фраза слетает с его губ в виде невнятного бормотания.
Я издаю стон.
― Иисус, опять эта лошадь? ― На виске Дэвиса вздувается вена. Универсальный сигнал о том, что его терпение на исходе.
Раздувая ноздри, Уайетт с грохотом срывается с табурета, заставляя Кину разразиться яростным лаем. Я давлю большим пальцем в пульсирующую точку между бровями.
― Она была моей, ― огрызается он. ― Папа подарил мне эту чистокровную лошадь. Я, блядь, тренировал ее. Она была моей, а эти мудаки украли ее.
― Успокойся, ― рычу я.
Все еще сверля Дэвиса взглядом, Уайетт запускает руку в волосы и ерошит их.
― Я подумал, что это будет последний розыгрыш. Я найду лошадь и заберу ее обратно. Но она не сказала мне, где она, и я ушел.
Дэвис обдумывает сказанное.
― И это все, что было?
Уайетт прижимает основания ладоней к глазам. Его голос звучит расстроенно и приглушенно.
― Может хватит доставать меня, бро? Я же сказал, что не делал этого. ― Вздохнув, Уайетт поднимает голову. В его глазах светится усталость. ― Ты же знаешь, что это не я, Дэвис. Я никогда бы не связался с такой девушкой… никогда. Я не прикасался к Шине. Ни к ней, ни к ее чертовым волосам.
― Я ему верю, ― говорю я Дэвису.
Уайетт бросает на меня благодарный взгляд.
― Я тоже ему верю, ― наконец говорит Дэвис. ― Но город не верит. ― Он смотрит на меня, потом снова на нашего младшего брата. ― Это плохо. Это все еще плохо, Уай.
Дэвис прав. Все зашло слишком далеко. Даже если Уайетт этого не делал, Вулфингтоны думают, что это сделал он.
Уайетт огорченно сглатывает.
― Насколько плохо?
Дэвис мрачнеет.
― Настолько, что нам лучше быть начеку.
Беспокойство заставляет меня перевести взгляд на большое окно, выходящее на улицу. Я бросаю взгляд на Руби, которая возится с подсолнухами на крыльце своего коттеджа. Потребность пойти к ней, снова заключить в свои объятия, бушует во мне как зверь.
И пока над ранчо простирается чистое голубое небо Монтаны, я чертовски надеюсь, что мой брат не прав.
Глава 23
Руби
Июль ворвался в Воскрешение праздничным фейерверком над Главной улицей. Монтгомери устраивают на ранчо барбекю в честь четвертого июля, и там нет свободных мест.
Благодаря мне.
Ранчо «Беглец» набрало пять тысяч подписчиков в Инстаграме. Выложенное мной видео, где Уайетт без рубашки скачет на дикой лошади, стало вирусным. Знаменитый наездник на быках по имени Джед Джонс заглянул сюда, чтобы сфотографироваться. Ранчо забронировано до конца сезона группой из тридцати инфлюенсеров, которую собрала Молли. С аккаунта Lassomamav76 больше не поступало никаких комментариев, поэтому я не стала рассказывать об этом Чарли. Ему не нужен дополнительный стресс в жизни.
Но это не значит, что я оставлю все как есть. Может быть, она ― просто оскорбленная гостья. Может, у нее есть какие-то претензии. Но какого черта эта женщина тратит свое время на то, чтобы доставлять неприятности этим ковбоям? И Чарли, и Дэвис связались с ней через социальные сети, предлагая ей бесплатное проживание и шанс загладить свою вину, но их сообщения остались без ответа.
Это тайна, которую я хочу разгадать, что-то, что кажется мне важным, но я не знаю почему.
Я вообще много чего не знаю.
Например, что я делаю с Чарли.
Итог наших отношений очевиден. Прощание в конце лета. Последний поцелуй перед отъездом в Калифорнию. Неважно, хочу ли я большего. Неважно, что каждый день, который я провожу на ранчо, посвящен ему и только ему. Каждая мысль, каждый поцелуй ― это он.
Рай.