― Второй раз за неделю, ― говорю я Руби. ― Это у него ты прячешься от меня?
Все еще поглаживая лошадь, она говорит:
― Я люблю его. Он такой милый мальчик. Как его зовут?
― У него нет имени. Называть их ― плохая примета. Означает, что они останутся у нас.
Ее тело слегка напрягается.
― Вы не оставите его у себя?
― Он отправится к покупателю в Дир-Лодж в следующем месяце.
― О.
Она кивает и наклоняет голову, чтобы коснуться лбом головы пони.
― Похоже, мы оба скоро отправимся в путь, да?
От ее слов у меня внутри все переворачивается.
Когда она смотрит на меня, я, черт возьми, едва не теряю самообладание.
Я никогда не видел, чтобы красавица была такой грустной.
― Эй, ― говорю я, сокращая расстояние между нами. Вид ее печального лица словно удар под дых. Ее голубые глаза, всегда наполненные радостью и солнечным светом, потускнели. ― Что случилось? ― Я обвожу взглядом ранчо. ― Кто-то что-то сказал тебе?
― Нет. Ничего не случилось.
Ложь. Красные круги вокруг ее глаз говорят о другом.
― Чушь собачья.
Ее нижняя губа дрожит, и мне это не нравится. Ни капельки. Я хочу выяснить, кто тот ублюдок, который украл ее солнечный свет, и избить его до полусмерти.
Я провожу пальцем по ее подбородку, поднимая ее взгляд к себе.
― Малышка, выкладывай.
― Ничего особенного, ― шепчет она, по ее щеке скатывается слезинка. ― Просто у меня был плохой день.
Я провожу руками по ее плечам.
― И поэтому ты здесь? У тебя был терновый день?
Она тихонько вздыхает.
― Ты помнишь. ― На ее губах появляется слабая улыбка.
Я не мог забыть. У меня были шипы каждый чертов день моей жизни, но этим летом моим подсолнухом стала Руби.
― Да. У меня был терновый день. И я люблю лошадей, ― говорит она с благоговением, от которого у меня сводит живот. ― Они меня успокаивают. ― Она опускает глаза. ― Мне просто нужно было куда-то пойти.
Черт, меня бесит, что она не пришла ко мне. Что она пытается решить наши проблемы на ранчо, но не позволяет никому помочь с ее.
Я жду, когда она начнет рассказывать, но она молчит. Внезапно меня накрывает волна злости. Мне не нравится, где мы находимся. Какое-то неустойчивое промежуточное состояние. Мы не вместе, но я чертовски уверен, что не хочу быть чужим для нее.
Больше не хочу.
Я теряю свое самообладание, то небрежное безразличие, которое я так старался сохранить с тех пор, как она появилась в моем городе.
Раньше я считал ее отвлекающим фактором на ранчо, но теперь нет.
Она больше, чем это.
Больше, чем радость.
Она стала для меня человеком, которого я жажду. Той, кого я хочу видеть каждое утро, когда просыпаюсь. Мне нравится рассказывать ей о своем дне, спрашивать, как прошел ее, спать рядом с ней по ночам и заслуживать этот потрясающий сон без сновидений.
Она ― все для меня.
Мне кажется неправильным не знать о ней больше.
― Меня тоже успокаивают лошади, ― говорю я, поглаживая ее по руке. Она улыбается, несмотря на грустное выражение лица. Что бы ее ни беспокоило, мое дело ― разобраться в этом.
― Правда?
― Да. Когда у меня в детстве что-то шло не так, я просто выходил из дома и садился в седло, ― говорю я ей. ― Проводил день у ручья, а когда возвращался домой, был в хорошей форме. Нет большей свободы, чем сидеть на лошади.
― Свобода, ― шепчет она. Затем ее глаза проясняются, и она смотрит на меня. ― На родео было так же?
― Да. ― Я выдавливаю из себя слова. ― Я начал помогать отцу объезжать жеребят, когда мне было семь лет. В старших классах участвовал в соревнованиях по конному спорту, прежде чем попробовать себя в высшей лиге. ― На вопрос в ее глазах я добавляю: ― Езда без седла.
― О.
Всплывают воспоминания. Мы с Уайеттом сравнивали травмы после «Last Chance Stampede» в Хелене. У меня была сломана ключица, у него ― порвано сухожилие в плече. Мы были избиты, в синяках и в полной заднице, и никогда еще не были так горды.
Участие в родео с моим братом было как глоток свежего воздуха. Чувство, что я могу удержаться на лошади, а потом тебя швыряют в грязь. Адреналин, простой и понятный. Это длилось восемь секунд, и я наслаждался каждой из них.
Она улыбается.
― Ты выиграл какую-нибудь медаль, ковбой?
Я ухмыляюсь.
― Призовые деньги, малышка. ― Я целую ее губы. ― Много-много призовых денег.
Она поворачивается, голубые глаза сканируют стойла.
― Какой из них твой?
Взяв ее руку в свою, я двигаюсь дальше по ряду и останавливаюсь перед массивным черным жеребцом.
― Этот. Стрела. ― Я глажу его холодный нос. ― Мой отец всем нам дарил лошадей на десятилетие. Традиция.