Война. Это чертова война.
Инстинктивно моя рука сжимается в кулак, и я поднимаю его, готовый нанести удар. Я хочу снова и снова впечатывать свой кулак в чье-то лицо.
― Если хочешь во что-нибудь врезать, подожди Вулфингтонов, ― говорит Форд, когда они с Дэвисом поднимаются по лестнице.
Я перевожу дыхание и разжимаю кулак.
― Я собираюсь их убить.
― Полегче, чувак. ― Форд хлопает меня по плечу. ― Не теряй голову.
― Это уже, блядь, произошло, ― бурчу я, запустив руку в волосы.
Вулфингтоны не понимают, что они натворили. Никто не смеет прикасаться к Руби.
Образ того, как я нахожу ее распростертой на полу, запечатлелся в моем мозгу. Когда я держал ее обмякшее тело в объятиях, не зная, жива она или мертва, меня разрывало на части. Неоспоримое напоминание о том, что я могу ее потерять. Облегчение, которое я испытал, когда нащупал пульс. Ярость, которую я почувствовал, узнав, что кто-то причинил ей боль.
Она нуждалась во мне, а меня не было рядом.
Снова я опоздал на минуту и оказался на расстоянии удара сердца от моей девочки.
Уайетт, прихрамывая, идет по коридору.
― Когда мы отправляемся?
― Заткнись и отдохни, ― рявкаю я, с беспокойством осматривая его. У него небольшое сотрясение мозга, но, черт возьми, вряд ли это может остановить парня.
Уайетт с мутными глазами прислоняется к стене.
― Черт. Меня избили, но я все равно не заслужил хоть немного заботы.
― Давай, ― говорит Форд с широкой ухмылкой. Он отводит нашего младшего брата в сторону. ― Я расскажу тебе сказку на ночь о том, какая ты заноза в заднице.
Дэвис смотрит, как они удаляются по коридору, потом поворачивается ко мне.
― Мы подождем, ― говорит он низким голосом, и на его лице появляется расчетливое выражение.
Несмотря на то, что он спокойный и ответственный, Дэвис ― тот, о ком стоит беспокоиться, когда неприятности касаются нашей семьи. Я вижу жажду крови в его глазах.
― Мы подождем несколько дней. Пусть Уайетт поправится. Мы нападем, когда они будут меньше всего ждать. Сначала разберемся с Вулфингтонами. Если это не они, то DVL.
Я киваю.
― Чарли, ― говорит он с напряжением в голосе, которое заставляет меня нахмуриться. ― Я проверил записи с камер наблюдения. ― Он вздыхает. ― Коттедж Руби не попадает в зону наблюдения новых камер.
Я закрываю глаза и стараюсь, чтобы меня не стошнило.
― Ты, блядь, издеваешься надо мной.
― Я знаю. ― Его голос звучит виновато. ― Я все исправлю.
Я уже собираюсь сказать ему, что слишком поздно что-то исправлять, на Руби напали, мое сердце в гребаном огне, когда из спальни выходит Курт.
― Как она? ― спрашиваю я.
― Она в порядке, ― говорит Курт, и его слова сразу же приносят облегчение моему беспокойному разуму. ― Сердцебиение неровное, но все, что ей нужно, ― это отдых. Проследи, чтобы она что-нибудь съела и не напрягалась пару дней.
Я запускаю руки в волосы и оставляю их там.
Дэвис смотрит на меня с оттенком веселья и сочувствия.
― Пусть она отдохнет, Чарли. С ней все будет в порядке. Не волнуйся.
― Она останется здесь, ― говорю я ему, уже направляясь к Руби. Мысль о том, что я не смогу быть рядом с ней, выводит меня из равновесия. Я не смогу расслабиться, если не буду рядом.
В спальне горит приглушенный свет, дверь на балкон слегка приоткрыта, чтобы впустить прохладный воздух. Руби полулежит на подушках, глаза закрыты, она выглядит маленькой и хрупкой в одной из моих футболок.
У меня внутри все холодеет. Старое знакомое чувство, с которым я жил последние десять лет, пронзает меня насквозь, как лезвие.
Страх. Беспомощность.
Она вся в синяках и кровоподтеках. Ее напугали до смерти. На нее напали. Угрожали. Когда я должен был присматривать за ней.
И это все моя вина.
Почему меня не было рядом? Почему я не защитил ее?
На звук моих шагов Руби открывает глаза.
― Чарли? ― Ее голос едва громче шепота.
― Я здесь, дорогая. ― Я подхожу к кровати и сажусь рядом с ней. ― Как ты?
― Лучше. — Ее длинные темные ресницы трепещут на фоне бледных щек. ― Теперь, когда мой ковбой рядом.
Мягкое поддразнивание в ее тоне успокаивает меня, и я быстро оглядываю ее. Ее голубые глаза сосредоточены, но она выглядит измученной, и все, что я хочу сделать, ― это уложить ее спать.
Я беру ее руку и провожу пальцем по шелковистой гладкости внутренней стороны запястья. На костяшках пальцев у нее синяки, которые знакомы мне со времен драк в баре.
― Ты врезала парню, да?
― Да. ― Она слабо улыбается. ― Опробовала свой апперкот.