Может быть, восемь – если его потомство жило совсем недолго. Или пять – если те прожили долгую жизнь и поздно вступили в брак. Но в любом случае это было много.
– Вряд ли кто-нибудь из них меня узнает, – вздыхал он. – Разве что семейные черты лица передавались от поколения к поколению…
Конан считал все эти разговоры пустой тратой времени и участия в них не принимал. Деньги у киммерийца никогда не задерживались. Обычно он пропивал их в первом же подходящем для этого городе или тратил на женщин.
– Разве вы не мечтаете разбогатеть? – спросил его Эан.
Киммериец покачал головой.
– Богатство для меня немного значит, – заявил он. – Во всяком случае, не оно – моя цель. Я люблю деньги, ради них я могу и убить, и пойти на смерть, и большую часть времени я трачу в поисках большого сундука, набитого бриллиантами. Но истинная моя цель намного выше обычного благосостояния.
– Чего же вы хотите? – задавая этот вопрос, Эан замер.
– Я хочу королевство, – сказал Конан спокойно.
– Королевство? – прошептал Эан. В его взгляде появилось благоговение. – Целое королевство?
Киммериец кивнул.
– Но как можно украсть королевство? – спросил Эан.
– Его можно завоевать, – ответил Конан.
– В одиночку?
– Когда момент настанет, я буду знать, что мне делать, – произнес Конан с такой твердой уверенностью, что Эан замолчал. И с этого мига юноша смотрел на киммерийца снизу вверх, как на высшее существо, потому что каким-то шестым чувством Эан понял: Конан не просто не сомневается в своей грядущей победе, он ЗНАЕТ, что рано или поздно добьется своего. Знает так твердо, словно сами боги явились к нему лично, чтобы пообещать это.
* * *Женщина-птица надрывно кашляла в своей клетке. Талорк сбился с ног, ухаживая за ней. Он подносил ей горячее питье, он потратил кучу денег на лекарства – ничто не помогало.
В Аграпуре ему пришлось платить огромные суммы лекарю, который, едва завидев пациентку, попытался обратиться в бегство и потом наотрез отказывался лечить «нелюдь». Искать другого лекаря было некогда; пришлось Талорку раскошелиться.
От выданной этим лекарем микстуры женщине-птице, вроде бы, стало получше, по в Аренджуне она снова раскашлялась хуже прежнего.
Талорк скрежетал зубами, бегая взад-вперед по покоям во дворце правителя Аренджуна, которые были отведены странствующему зверинцу. Этот правитель, как и многие другие, оказался охоч до диковин и потому проявил гостеприимство.
Конечно, Талорку предоставили не самые лучшие комнаты дворца. И, если уж говорить начистоту, то были три большие комнаты позади конюшни. Здесь в дни крупных скачек располагались на отдых участники состязаний, а сейчас были расставлены клетки с удивительными «постояльцами».
– Проклятый шарлатан! – костерил Талорк аграпурского лекаря. – Я уверен, он нарочно дал ей медленно действующий яд вместо лекарства! Я видел, я же видел, с каким отвращением смотрит он на мою красавицу! Наверняка решил посчитаться за то, что я заставил его помогать мне!
Его бормотание прерывалось всхрапыванием крупного животного, представляющего собой нечто среднее между лошадью и гигантским слизнем, да кашлем женщины-птицы. Лошадь-слизень происходила из пустошей пиктов; ее отловили пиктские охотники и продали Талорку за огромный слиток золота.
Талорк напоил свою любимицу молоком и улегся спать возле ее клетки, прямо на полу. Среди ночи он проснулся от того, что ледяной холод сковал его. Талорк приподнял голову и увидел, что лицо женщины-птицы прижато к прутьям решетки, а широко раскрытые остекленевшие глаза смотрят прямо на него. Она умерла ночью, когда он спал.
Талорк протянул руку между прутьями и потрогал ее лицо. Холодное, как камень.
Талорк тихо зарыдал. Он приложился щекой к мертвому лбу женщины-птицы. Слезы текли непрерывным потоком, все тело Талорка содрогалось. Он вспоминал, как завел себе это существо, как вез его в клетке, как приручал, как она тысячи раз кусала его за руки, пока наконец не привыкла к нему. Как она вскидывалась ему навстречу, едва заслышав его голос. И хоть ему и говорили, будто подобные существа напрочь лишены чувств, Талорк не верил. Его женщина-птица любила своего хозяина.