– Кроме свободы, – хриплым голосом выговорил Эан, забыв на миг о своем твердом решении не разговаривать с тюремщиком.
– Свобода! – презрительно воскликнул Талорк. – Кому она нужна? Только не им, не этим уродливым существам! Да окажись они на свободе – их в первый же день заклевали их так называемые «нормальные» собратья. Вон там, – он кивнул головой на клетку, откуда доносилось поскуливанье, – сидит песьеголовый мальчик. Думаешь, его жизнь на свободе была бы длинной? Да толпа разорвала бы его на куски, сочтя опасным чудовищем. Между тем он – мирное и доброе создание. Только ему требуется особый уход. А ты? Нет, свобода тебе не нужна. Тебе нужен хороший пригляд, сытная пища… Разве ты в состоянии заботиться о себе? Скажи, ты умеешь зарабатывать деньги? На что ты способен?
Эан прикусил губу. Он знал, что кое в чем Талорк совершенно прав. Эан всегда был никчемным. У него не получалось зарабатывать. Он не смог поправить дела своей семьи, когда взялся за это. Наоборот, Эан все окончательно погубил. И теперь он решительно ни на что не годится. Он не воин, не ученый, не лекарь, у него нет средств к существованию. Его даже в ученики не возьмут – ни одному ремесленнику не нужен такой переросток, которого поздно чему-то обучать.
Талорк правильно истолковал молчание своего пленника.
– Вот видишь! – с торжеством произнес он. – Ты уже начинаешь признавать мою правоту. Тебе не нужна свобода. Тебе нужен кто-то, кто заботился бы о тебе. Я буду о тебе заботиться. Я умею это делать. Для начала скажи, как тебя называть.
Эан не ответил. Ему не хотелось, чтобы этот человек обращался к нему по имени.
– Ты обладаешь разумной речью, – сказал Талорк. – Стало быть, обладаешь и именем. Не хочешь мне сказать? Я придумаю тебе другое. И ты будешь отзываться на него, иначе отведаешь палки!
– Меня зовут Эан, – сказал пленник. – Не смей давать мне другое имя.
– Я всегда говорил, что палка решает три четверти проблем, – заявил Талорк.
– А отвращение – все остальные, – пробормотал Эан. – И в данном случае речь шла именно об этих «остальных».
– У тебя довольно сложный склад ума, – заметил Талорк. – Это произведет впечатление.
Эан звякнул цепями.
– Сними с меня это, – попросил он.
– Я надеялся, что ты этого захочешь, – произнес Талорк. – Хорошо, я избавлю тебя от цепей, но ты останешься в клетке.
– Я не хочу сидеть в клетке. Я не дикое животное, чтобы…
– Тише, тише, – остановил его Талорк. – Ты ведь мечтаешь о том, чтобы железо не впивалось в твою кожу, не так ли? Но я сделаю это для тебя при одном условии. Ты не будешь хотеть слишком многого. Ты останешься в клетке.
– Нет, – сказал Эан.
– Да! – рассердился Талорк. – Я не желаю, чтобы ты сбежал. А ты сбежишь и погибнешь.
– Для чего я тебе нужен? – спросил Эан.
– Ты еще не понял? – удивился Талорк. – Кажется, я так подробно все тебе рассказал… Моя любимица, женщина-птица, умерла. Не больше нет!
– Мне жаль ее, – проговорил Эан. – Хоть я ее и никогда не видел. Но мне жаль это существо, которое было красивым и провело свою жизнь в неволе.
– Ни я, ни тем более она не нуждаемся в твоей жалости! – резко ответил Талорк. – Но ее больше нет, а мне нужно давать представление. Это просто счастье, что я нашел тебя.
– Я все еще не понимаю…
– Ты не понимаешь? Но ведь ты – один из самых эффектных уродцев, каких я только встречал на своем веку!
– Я? Уродец? – Эан похолодел. Он быстро ощупал свое лицо, свое тело. Нет, все осталось по-прежнему: он все еще был стройным молодым человеком, с самым обычным сложением, с нормальным человеческим лицом. – О чем ты говоришь?
– О твоем уродстве! – воскликнул Талорк, досадуя на упрямство пленника. – Как ты это делаешь? Покажи мне!
– Что я делаю? – пролепетал Эан.
– ЭТО! – закричал Талорк, хватаясь за палку. – Мне что, избить тебя, чтобы до тебя, наконец, дошло?
– Ты можешь избить меня, – сказал Эан. Теперь, когда он убедился в том, что обратной метаморфозы в песчаное чудовище не произошло, он снова обрел уверенность в себе. – Но это не прибавит мне понимания.
В конце концов Талорк отступился от пленника. Эан остался взаперти – в клетке и в цепях. И к тому же голодный.
* * *– Ничего не понимаю, – говорил растерянно Олдвин, пока они с Конаном бродили по городу. – Мне казалось, я полностью контролировал свои мысли и поведение, но сейчас, пытаясь восстановить в памяти события вчерашнего вечера, я сознаю, что половина из случившегося, если не больше, от меня ускользает.