- Ну, ладно. Назови себя, маленький человек, - скомандовал Лод.
- Я Лафайет О'Лири, ты удовлетворен? Я требую...
- Откуда ты явился?
- Я выехал из Артезии. Вчера вечером, если ты это имеешь в виду. Ну, а где я был до этого, объяснить достаточно сложно.
- В этом человеке есть что-то странное, - протрубил голос. - Отпусти его, отпусти его!
Лод прищурился:
- Ты пошел один и без оружия против меня, могущественного Лода. Как же тебе удалось пройти через мои восточные ворота, охраняемые драконом? Как...
- Это все равно, что спрашивать у западного ветра, почему тот дует, снова послышался резкий голос. - На этот раз ты столкнулся с реальной силой, подлый узурпатор! Пусть же у тебя хватит ума покорно уступить ей!
- Отвечай! - злобно прорычал Лод. - Я вижу, ты сам напрашиваешься на пытку!
- Послушай, все, что я хочу - это девушку и свободу, - в отчаянии сказал О'Лири. - Скажи своим гориллам, чтобы они выпустили нас, не причинив вреда, и...
Огромные руки Лода взметнулись, схватили Лафайета и приподняли его, оставляя синяки на ребрах.
- Разорвать тебя, что ли, на части, упрямая букашка?
- Убей его сейчас, или он скажет тебе то, что ты так боишься услышать, - проворчал резкий голос. - Попробуй, заткни глас судьбы!
Лод зарычал и отшвырнул О'Лири от себя. Он поднялся на ноги и навис над Лафайетом, как гора высотой в десять футов. Эдакая глыба с горбатой спиной.
- Может, тебя сварить в котле? - прогудел он. - Или положить на ложе, утыканное тысячью острейших иголок? Или бросить тебя в темный колодец, наполненный ядовитыми змеями? А может, закопать по горло в бутылочных осколках?
О'Лири поднялся. Голова после удара об пол продолжала гудеть.
- Нет, покорнейше благодарю, - он посмотрел прямо в лицо гиганту, который продолжал стоять над ним, как башня. - Просто... отдайте мне Адоранну и... я покину вас, не причинив особого вреда.
Лод заревел, а другой голос залился каким-то диким хохотом. Великан круто повернулся, подошел к креслу и тяжело опустился в него. Лицо его сменило ряд выражений. Наконец, он поднял на Лафайета мрачный взор.
- Я вижу, ты не понимаешь по-хорошему, - еле сдерживаясь, проговорил Лод. - Ну, а коль так, придется прибегнуть к жестким мерам.
Он дернул что-то на манжете. Дверь открылась. За ней стоял Дробитель, казавшийся карликом рядом с Лодом.
- Отведи его в камеру пыток, подготовь и жди меня, - рыкнул великан.
Казалось, прошло много часов. Лафайет почувствовал, что его снова качнуло, и попытался сохранить равновесие. Тут же острая боль пронзила правое плечо - это впивались острые иголки, унизывающие стенки клетки. Лафайет дернулся от боли и левым локтем стукнулся о выступ, словно специально сделанный в точно рассчитанном месте. Боль была невыносимая. Это заставило его опять принять единственно возможное положение в клетке: полусогнувшись, полуприсев, с головой, неестественно повернутой набок. Колени и спина нестерпимо ныли. Свербящая боль от множества поверхностных уколов распространилась по всему телу. И уже нельзя было понять, где болит сильнее. Бедро свело судорогой. Пытаясь хоть чуть-чуть облегчить свое положение, он капельку сдвинулся в сторону. Тут же тысячи игл впились в кожу.
- Это ничего тебе не даст, Лод, - выдавил О'Лири. - Я никогда не смогу тебе сказать, кто меня послал, потому что меня никто не посылал. Я действую сам по себе.
Великан барски развалился в шезлонге. Он уже успел переодеться и сейчас был в каком-то бледно-розовом одеянии, а шея была замотана ярко-красным шарфом необъятных размеров. Он отмахнулся огромной, как чемодан, ладонью со сплошь унизанными перстнями пальцами.
- Хочешь поупрямиться, букашка, пожалуйста. Мне доставляет удовольствие наблюдать, как ты тут дергаешься, захлебываясь от боли. Ведь уколы-то следуют друг за другом один больнее другого. Эта клетка слез - блестящее изобретение. Она не только обжигает тело своими острыми ласками, но и заставляет мозг поспешно принимать мучительные решения, - Лод удовлетворительно хмыкнул.
Он поднял пивную кружку из просмоленной кожи емкостью в галлон, залпом осушил ее, оторвал ногу от чего-то жареного, размером с индюшку, и одним махом обсосал мясо с кости.
Одними глазами, не поворачивая головы, Лафайет уже в пятнадцатый раз оглядывал всю комнату. Высокие потолки с балками, сыроватый земляной пол, не очень дорогой ковер, на котором стоял шезлонг Лода. На грубых каменных стенах были небрежно развешаны трофеи. Это были головы огромных рептилий, не выделанные и не высушенные, просто черепа с гниющими пустыми глазницами. Тут же висело сломанное оружие, размером в два раза больше нормального - огромная секира с древком, обернутым кожей, и ржавым обоюдоострым лезвием. Здесь не было ничего, что он мог бы использовать в целях своего спасения. Лафайет даже не мог просто сосредоточиться, когда на него со всех сторон накатывала боль. Здесь была всего одна дверь, и он знал, куда она ведет. Воображать американскую кавалерию, которой отдан приказ его спасти, бесполезно. Подданные короля Горубла, при всей своей любви к принцессе, страшно боялись Лода и его дракона, так что и с этой стороны надеяться на помощь не приходится.
- Я вижу, ты в восторге от моих маленьких игрушек, - весело рокотал Лод.
Он становился все более разговорчивым по мере того, как опрокидывал темное пиво кружку за кружкой.
- Эти безделицы напоминают мне о прежних годах, когда я еще не достиг настоящего величия.
- Величия? - О'Лири попытался вложить в это слово все презрение, на которое он только был способен. - Ты самый обычный проходимец. Ну, может быть, несколько отвратительней, чем все остальные. А похищать людей и пытать их - в этом ли величие. Уже тысячи лет этим повсеместно занимаются отбросы общества.
- А, ты все еще поешь веселую песенку, - прогудел Лод, добродушно улыбаясь и обнажая огромные квадратные зубы. - Но боль, жажда и голод очень надежные слуги, они делают свое дело. А тут еще их помощник страх...
- Только дурак не ведает страха, - опять произнес странный резкий голос. - Ты забавляешься сейчас с неведомой тебе силой, грязный узурпатор!
- Откуда раздается этот голос? - спросил О'Лири.
- Это голос моей совести, - прорычал Лод, потом загоготал и снова опрокинул кружку. - Скорее остатков совести. Все время, пока я здесь, я слышу его. А почему бы тебе не прислушаться к нему? Он, похоже, поумнее тебя.