— Тогда спасибо, что остановил меня.
— Тебя Энсана остановила, а не я. — Я перевёл взгляд на пистолет, что лежал рядом и не подавал признаков жизни, и не удержался от того, чтобы взглянуть на него духовным зрением. Ну точно же, дуется. — Надо понимать, в бою она теперь не помощник?
— Да я её даже в руку взять не могу, — посетовал парень, помахав передо мной забинтованной ладонью. — Может, ты посоветуешь, как мне лучше перед ней извиниться?
— Если будешь просить о таких советах, она не только кусаться не перестанет, но ещё и подстрелит тебя. Подобрать слова ты должен сам, без чьей-либо помощи.
На этом я попрощался и покинул его номер, наконец развалившись на собственной кровати.
«Иммикер, как там наша плен… кхм, гостья?»
«О, как это мило, что ты поинтересовался судьбой израненной девушки, чья жизнь висела на волоске, причём твоими стараниями. Не прошло и полгода. Ведь потрепаться с союзничками куда важнее, чем побеспокоиться о состоянии того, кого сам чуть не убил».
«Если ты говоришь „чуть“, значит, она жива. Да я и сам ощущаю внутри её присутствие, потому и не беспокоюсь».
«Да я уже начинаю привыкать. Одни девушки после знакомства с тобой оказываются в тюрьме, другие едва не отходят в мир иной, с третьими ты знакомишься, выбивая им двери и окна, а четвёртых по твоему недосмотру разрубают надв… ладно, не будем об этом».
«Вот именно. Лучше скажи наконец, что там с разумной».
«Ну, вроде пока не померла, выздоравливает потихоньку».
«Выздоравливает?»
«Ты об этом, конечно же, не знал, как и обо всём остальном, но раненый ёкай, приняв духовную форму и поселившись в человеке, со временем залечит свои раны и восстановит силы. И у этой девицы действует ровно та же система. Посидит в тебе недельку, и будет как новая».
«Рад слышать. Но тогда выходит, что у разумных и впрямь есть нечто общее с ёкаями?»
«Да я тут сам теряюсь в догадках, кто она такая и что она такое. Как уже было сказано, окажись разумные настоящими ёкаями, я бы тебе ещё за предыдущих двоих глазёнки выжег. Но они другие, точно другие, потому я и не знаю, как с ними поступать».
«А я знаю. Если они вредят людям, то у меня нет иного выхода, кроме как сражаться с ними. Иначе мой геройский статус потеряет смысл. Кстати, я об этом раньше не спрашивал…»
«Да ты ни о чём не спрашивал, кроме как о том, какие ещё режимы зрения я могу пробудить».
«Да-да. Так вот, скажи мне: все ёкаи мирные, или среди них тоже есть те, кто считает людей своими врагами?»
«Всякие есть. Мы куда разнообразнее, чем сделанные под копирку людишки».
«То есть нападение на людей не противоречит вашей природе, что добавляет вам с разумными ещё одно сходство».
«Угу. Сам весь в нетерпении и хочу поскорее разобраться».
«Так что насчёт этой разумной? Ты с ней уже успел пообщаться?»
«Не-а. Она меня игнорирует».
«И когда это ты успел с ней поссориться?»
«Да не ссорились мы, поумерь свою безумную фантазию. Но подумай сам: ты, весь израненный, ложишься в медпункт на лечение, и тут вместо сексапильной медсестрички к тебе подлетает громадное глазище и начинает допрашивать».
«Согласен, прирезал бы не глядя. Тогда сам попробую. Эй, как тебя там, ты ведь здесь и слышишь нас?»
Ответ в голове раздался не сразу:
«Здесь…»
Всё тот же отдающий эхом девичий голос, что придаёт ему замогильных интонаций.
«Как себя чувствуешь?»
«Уже лучше. Боль постепенно уходит».
«Надеюсь, когда поправишься, не вырвешься из меня и не начнёшь снова нападать на людей?»
«Я никогда не хотела ни на кого нападать».
«И всё же ты это сделала. Родителям того парня, знаешь ли, пришлось выложить целое состояние за лечение. Бедняк бы на его месте месяц в гипсе провалялся и получил инвалидность. За что ты его так?»
«В тот день пятеро человек окружили меня, принялись кричать, гоготать и направлять в мою сторону какие-то предметы. Мне стало страшно. Я оттолкнула одного из них своей силой, чтобы освободить путь, и сбежала».
«Вот как… То есть, если бы я не стал бездумно бросаться на тебя с оружием…»
«Я боюсь людей и атакую их всякий раз, когда они приближаются».
«И почему же ты их боишься?»
«Не знаю… Точнее, знаю, что от них нельзя ждать ничего хорошего. Держаться подальше и не контактировать, а если не вышло, то сражаться до последнего вздоха. Это заложено в самом моём естестве».
«Но мне ты всё же доверилась».
«Поступи я иначе, и умерла бы прямо там. А ещё ты не позволил своему союзнику выстрелить в меня. Его оружие… оно делает больно. Так же, как и твоё».
«Уж кто бы говорил о болезненности. Твои атаки запросто человеку кости в порошок сотрут».
На какое-то время повисло молчание, вскоре нарушенное разумной:
«Почему ты защитил меня?»
«А почему нет? Я устраняю тех, кто представляет реальную угрозу для меня или невинных людей. У меня нет привычки бросаться на каждого встречного, ни в чём не разобравшись».
«Но разве мы и люди — не враги друг другу?»
«Если ты задаёшь подобные вопросы, то это уже само по себе повод усомниться. Вот если увижу перед собой демона из Алмера, то сразу прирежу. Но природа разумных мне пока непонятна. Вы и правда недолюбливаете людей, но ваши действия не похожи на организованную военную компанию против нашего вида. Скорее, мелкое вредительство то тут, то там. А ты, если не соврала, и вовсе сама стала жертвой. Кстати, если тебе так претит людское общество, отчего ты просто не улетишь из города? Скажем, в какой-нибудь лес».
«Я не знаю, как его найти. Я уже немало странствую, но везде встречаю лишь каменные стены и людей».
«Ну да, мегаполисы в этом мире немаленькие. А если ещё и нет карты под рукой, то можно летать кругами и никогда не выбраться наружу. Слушай, раз уж мы разговорились, не расскажешь побольше о своих собратьях и о вашем народе? Люди в этом мире зовут вас разумными, но кто вы на самом деле? И как вы связаны с акума, что регулярно атакуют наши города?»
«Не задавай так много вопросов. Я пока не знаю, могу ли тебе доверять».
Сказала она, устроив больничный внутри моего тела… Ладно, не важно.
«Как знаешь. Отдыхай и восстанавливайся, никто тебя отсюда не гонит. Но позже мы вернёмся к этому разговору. Ах, и ещё кое-что: у тебя есть имя?»
«Нифихао».
«Сложновато, но постараюсь запомнить».
Фух, с этим разобрались. Интересно, как там дела у Гистера. Ну-ка, сквозное зрение. Да-да, знаю, подглядывать нехорошо. Но после сегодняшней выходки лучше не спускать с него глаз. Этот парень хоть и не намного младше меня, но жизни явно не видел, потому и творит необдуманные глупости. Проведи я все семнадцать лет в своей деревне, может, вёл бы себя не лучше.
А что он, собственно, такое творит? Обхватил пистолет обеими руками — одной за рукоять, другой за ствол. Морщится от боли, но не выпускает. По запястьям стекают струйки крови. Ах, кажется, начинаю понимать, что он задумал. Даже я при всей своей неопытности понимаю, что подобная самоотверженность растопит сердце любой девушки.
Что и происходит у меня на глазах. Пистолет пропадает из окровавленных рук Гистера, а Энсана, едва приняв человеческую форму, хватает с тумбы смартфон, что-то нажимает и что-то говорит. Вскоре на этаже показываются двое медиков и входят в номер к пострадавшему.
Далее следует неловкая сцена. Тут даже слышать ничего не надо, чтобы понять суть возникшего недоразумения. Увидев покрытую ожогами девушку, врачи тут же бросаются к ней, Энсана же пытается объяснить им, что с ней всё в порядке, а помощь нужна другому человеку.
Наконец заметив Гистера, мужчина в белом халате приступает к осмотру и обработке его израненных рук, а его ассистентка всё-таки убеждает оружейного духа позволить осмотреть и себя тоже. По результатам герой-новичок обзаводится уже двумя забинтованными руками, а Энсане всучивают тюбик с какой-то мазью, который та небрежно кидает на тумбу, едва за медиками захлопывается дверь.