Т а н я. Конечно, ты права… Изменить теперь уже ничего нельзя. Если б не эта наша поездка в Домбай и Теберду — я все бы переиграла, но теперь уже поздно. Прошу тебя только об одном: не заискивай перед Игорем.
М а р г а р и т а П е т р о в н а. А я тебя прошу: не будь такой злюкой.
Т а н я. Это уже, мамочка, наследственное. Ничего не поделаешь: ракитинский характер. А впрочем… побереги свое сердце. Все будет так, как расписано в твоей партитуре.
М а р г а р и т а П е т р о в н а. Займись лучше делом.
Т а н я. Делом? Уж не советуешь ли ты мне поехать к Игорю на дачу и покрасить в самые неожиданные, экстравагантные тона полы в десяти комнатах их двухэтажного коттеджа?
М а р г а р и т а П е т р о в н а. Ты даже сосчитала комнаты?
Т а н я. Представь себе — десять. Я их не считала, но мамочка Игоря несколько раз нашла случай напомнить, что они специально пригласили художника, чтобы тот подобрал, в какие цвета и тона покрасить полы в их десяти комнатах, на двух верандах и в солярии на втором этаже. А мне все это противно! Я слушала ее, а сама вспоминала нашу бревенчатую избушку на берегу Убинского озера, нары из жердей вдоль стен, на нарах сухой и чистый камыш…
М а р г а р и т а П е т р о в н а. К чему ты все это ворошишь, если знаешь, что изменить теперь уже ничего нельзя?
Т а н я. Ты права, мамочка. Вернуться к Егору теперь я не имею права.
Звонок в коридоре. Маргарита Петровна идет открывать дверь. Возвращается И г о р ь.
И г о р ь. Ты так и поедешь?
Т а н я. Разве я тебе уже не нравлюсь в этом костюме?
И г о р ь. После магазинов мы сразу поедем на дачу. Сегодня на ужине у нас будет папин коллега с женой…
Т а н я. Можешь не продолжать. Переодеваться я не буду!.. Что мы должны купить?
И г о р ь (достает из кармана спортивного пиджака листок, разворачивает его). Тут написано столько, что нам полдня придется колесить по Москве из одного конца в другой.
Т а н я. Читай!
И г о р ь (читает). «Центральный рынок. Два хороших арбуза, пять килограммов яблок, виноград «дамские пальчики», хорошая индейка. Сокольники. Взять у Зинаиды Кондратьевны шиньон и воронежские термобигуди»… Почему воронежские?
Т а н я. Читай!
И г о р ь. «Кузнецкий мост. Передать портнихе пуговицы». Фу, какая гадость!..
Т а н я. Читай дальше!
И г о р ь. «Масловка. Заехать за художником. Забрать краски, кисти»… Ты о чем задумалась?
Т а н я (рассеянно). Просто пыталась представить себе: в какие магазины я бы собиралась сейчас, если бы к нам в гости приехал из Сибири один хороший фронтовой друг папы. Заядлый рыбак и охотник. Когда-то он работал егерем на Убинских озерах.
И г о р ь. И в какие магазины ты бы собиралась?
Т а н я. Мы с ним уже никогда больше не пройдем ни по каким магазинам… И потом — зачем скрывают от Егора и от Сергея?.. Это так противно!..
И г о р ь. Сегодня ты излишне сентиментальна.
Т а н я. Нет, Игорь. Просто чем ближе день, когда я буду уже не Ракитиной, а Ассовской, тем острее я чувствую, что ни за что ни про что я предала хорошего человека. (Пауза.) Ну что ж, поедем за воронежскими термобигудями.
Затемнение.
Просторный кабинет Боронецкого. Б о р о н е ц к и й продолжает разговор по телефону.
Б о р о н е ц к и й (в трубку). Госпожа Марти? Здравствуйте, очень приятно слышать ваш голос. Где вы? Да это почти совсем рядом!.. Да, да, академик Островерхов только что звонил и должен быть с минуты на минуту. (Пауза.) А как в вашем посольстве?.. Не задержат оформление документов? Ну и прекрасно! Я жду вас. Очень жду… (Кладет трубку.)
Входит молоденькая с е к р е т а р ш а.
С е к р е т а р ш а. Островерхов.
Б о р о н е ц к и й. Просите.
Секретарша уходит. Входит академик О с т р о в е р х о в. Ему лет под семьдесят. Это крепкий, седеющий человек с бородкой. Костюм-тройка сидит на нем изящно. Из кармана жилета свисает массивная золотая цепочка от часов.
Б о р о н е ц к и й (выходит из-за стола, идет с протянутыми руками навстречу академику). Наконец-то!.. А я уж думал, что вы не приедете.
О с т р о в е р х о в. Простите. Очень занят. Может, начнем сразу? Как говорится: быка за рога?