Чокаются, пьют. За окном слышен бой курантов. Элен обвивает шею Егора, целует его, потом, уронив голову на его грудь, замирает.
Е г о р. Слышишь, Элен? Это Кремль благословляет нас на счастье! (Прижимает ее к груди, целует.)
Затемнение.
Квартира Ракитиных в Новосибирске. Гостиная. Мебели почти нет. С а в е л и й сидит на табуретке посреди комнаты, вяжет рыболовную сеть. В коридоре раздается звонок. Савелий идет открывать дверь. Возвращается с Ш у л и г о й. На Шулиге новенький костюм. В нем трудно узнать прежнего бродягу.
Ш у л и г а. Приветствую тебя, Савелий Тихонович.
С а в е л и й. А! Сокол ясный!.. Вырвался из клетки?
Ш у л и г а. От звонка до звонка, Савелий Тихонович.
С а в е л и й. Ну что ж, садись, если пришел.
Шулига садится.
Как там наши озера? Не пересохли? Избушка-то стоит?
Ш у л и г а. Все на своих местах, Савелий Тихонович. Озеро катит на берег волну, щука по-прежнему подкарауливает глупого карася, а камыш шумит.
С а в е л и й. Чего ко мне-то? Да и как нашел? Вроде переписки мы с тобой не вели.
Ш у л и г а. Я к тебе с письмом, Савелий Тихонович. (Достает из кармана письмо, кладет на стол.) Из Рыбнадзора. Ввели новую штатную единицу — младшего егеря!
С а в е л и й (прочитав письмо). Что же, без меня не могли решить этот вопрос?
Ш у л и г а. Стало быть, не могли. Сказали — работать мне придется не с ними в конторе, а с тобой на озерах.
С а в е л и й. Значит, помнят еще меня? Не списали в расход?
Ш у л и г а. Не только помнят — ждут не дождутся. Начальник потому и выбил вторую единицу, что все у них без тебя пошло через пень-колоду. Да и тебе полегче будет.
С а в е л и й. Так что же они от меня требуют?
Ш у л и г а (достает из кармана лист бумаги, кладет его перед Савелием). Просят твою визу на мое заявление.
С а в е л и й. Что?.. Визу? Да я их отродясь не ставил. Чего они там мудрят?
Ш у л и г а. Так и сказали: если ты согласен взять меня своим помощником, то тебе нужно вот здесь (показывает), в левом верхнем углу, написать всего-навсего одно словечко: «Согласен». И расписаться под этим словом.
С а в е л и й (встает, прошелся по комнате). Да, дожил, дожил егерь Истомин… Визы на заявлениях начал ставить. Чудно́! Ну что ж, раз приехал за визой, то скажи мне: что тебя держит у наших болот? Сам видел — работа не сахар. Озера наши — не пляж в Анапе, дел невпроворот. Да и опять же борьба с браконьерством — это тоже ходьба по лезвию ножа. (Пауза.) Сам-то откуда?
Ш у л и г а. Я, Савелий Тихонович, если честно признаться, до Убинских озер и болот был вроде бы… ну как его… вроде космополита.
С а в е л и й. А это как понимать?
Ш у л и г а. Был я без родной почвы под ногами. Вроде как без родины.
С а в е л и й. Как это так — человек без родины? Так не бывает. У щенка и то есть родина.
Ш у л и г а. У щенка, который сидит перед вами, Савелий Тихонович, родиной была партизанская землянка в смоленских лесах. А потом, когда родичей прямым попаданием накрыл тяжелый снаряд, то моей родиной стала вся земля российская. А на земле этой, как вы знаете, много городов, а в каждом городе есть детдома. (Пауза.) Натурой я оказался неуживчивой. Пять раз был в бегах. Так вот и потерял родину… А однажды попал в руки домушников. Они-то меня и научили входить ночью в чужие квартиры так, что шагов моих не слышали не только хозяева, но даже мыши под половицами.
С а в е л и й (с участием). А потом?
Ш у л и г а. Потом Колыма, два побега… Но даже не успел почувствовать ветра свободы — снова попался.
С а в е л и й. Где же это?
Ш у л и г а. В Краснодаре… Под моими шестью пудами живого веса заскрипели плашки паркета… Видать, рассохлись… А хозяин оказался человеком нервным. Полковник в отставке. Ну и положил меня в спальне двумя выстрелами. Повезло, что первая пуля прошла на полсантиметра левее сердца, а вторая — в мякоть ноги.
С а в е л и й. Сколько людей порешил за свою беспутную жизнь? Не считал?
Ш у л и г а. Как на духу говорю, Савелий Тихонович, не пустил ни одной капли людской крови. Ведь я — домушник. А нож нам по воровскому уставу не полагается.