– Как прикажешь тебя понимать, Том, ты жалеешь, что стал офицером?
Кидд молча смотрел вдаль, наступила долгая и томительная пауза.
– Николас, можешь считать, что во мне говорит чувство собственного достоинства или упрямство… конечно, я никогда не буду больше матросом, и нечего жалеть об этом. Офицер занимает совсем иное положение в обществе, он продвигается по службе. Хотя офицеры-джентльмены надсмехаются над жалким пьяницей за его спиной, он напивается в стельку, потому что не знает, о чем говорить, пока те веселятся на берегу. Уж лучше быть сливками на дерьме, чем дерьмом на сливках, черт побери.
Ренци поморщился:
– Потом ты, возможно, пожалеешь, что отказался от своего счастья.
– Разве я сказал, что отказался? Я просто не знаю, что делать, вот и все.
Ренци вежливо откашлялся.
– У меня нет ни малейшего желания обвинять тебя в этом, дорогой друг, но я по-прежнему считаю, что перед тобой только один-единственный путь, от которого ты, кажется, собираешься отказаться. Пока это все будет тянуться, ты должен стараться проявлять свои лучшие качества, чтобы походить во всем на джентльмена – внешностью, речью, делом. Тогда и только тогда ты займешь подобающее тебе место в обществе.
Несмотря на угрюмое молчание Кидда, Ренци все-таки выудил у него ответ.
– Я подумаю об этом.
Больше ему ничего не удалось добиться от Кидда.
Конвой двигался на север, туда, где холодное Лабрадорское течение, которое возникало в ледяных водах около полюса, встречалось с Гольфстримом. Там возникали туманы – кошмар мореплавателей. До конца плавания оставались считанные дни. Чтобы добраться до желанной гавани, предстояло пройти мимо мелей Больших банок громадного залива Святого Лаврентия и обогнуть мыс Гонок.
Часть судов, плывущая до Галифакса, отделилась от конвоя, и теперь в его составе находились в основном небольшие суда, которые везли снаряжение и припасы для трескового промысла, да еще несколько больших судов, направляющихся в Сент-Джон и затем в Соединенные Штаты. После полутора месяцев плавания Кидду, узнававшему любое судно по его очертаниям, было даже как-то непривычно не видеть многих знакомых силуэтов.
В последние дни ветер стих, волнение на море спало. Море, недавно оживленное пенистыми изломами невысоких волн, успокоилось. Судно тихо ползло вперед по серой водяной глади, волны уже не бились, а еле слышно плескались. Корабль вошел в зону экваториального штиля, однако было ощущение, что судно двигалось, словно увлекаемое дыханием океана.
Неожиданно раздался крик дозорного с марса гротмачты:
– Корабль! Впереди по курсу корабль. К северу!
На палубе возникло легкое оживление. Еще слишком еще рано было ожидать появления шлюпов или канонерок из Сент-Джона, однако одинокий парус своим дерзким видом невольно возбуждал подозрение, что судно военное.
– Срочно известить капитана, мне необходимо видеть его на мостике, – отдал приказ вестовому вахтенный офицер, сейчас им был Адамc. Однако Хоугтон уже поднимался на шканцы, лицо его было суровым и мрачным.
– Буду вам благодарен, мистер Кидд, если вы поднимитесь на марс и доложите о том, что вы там увидите.
Кидд взял у Адамса подзорную трубу и пошел к вантам, чувствуя на себе взгляды всех, кто стоял на палубе. Когда он перелезал через футокс на ванты, его треуголка свалилась на палубу. Ничего, в следующий раз, если он полезет наверх, он не забудет снять ее. Кидд взбирался все выше и выше, пока не добрался до грот-марса, дозорный чуть подвинулся, уступая ему место.
– В какой стороне? – спросил Кидд, переведя дух. Прямо по их курсу на самой линии горизонта виднелось крошечное пятнышко на фоне серого моря. Он поднес к глазу трубу, но на такой высоте даже при спокойном море трудно было удерживать трубу так, чтобы разглядеть что-либо на горизонте. Он прислонился спиной к брам-стеньге, ногами уперся в поперечный салинг и наконец увидел бледное пятно, похожее на пирамиду парусов. Сердце у Кидда подпрыгнуло. Окуляр трубы ушел в сторону, расплывчатое пирамидальное пятнышко на минуту исчезло.
– Что вы видите? – низким голосом рыкнул снизу Хоугтон.
Кидд опять поводил трубой, ничего. Напрягая зрение, он заметил короткие отблески на пятнышке, они становились резче и больше, но из-за качки ему все никак не удавалось разглядеть их. Он уже приготовился спуститься вниз, как вдруг заметил бледный свет солнца, скользнувший вдоль горизонта. Он сделал еще одну попытку.
Им навстречу двигалось нечто яркое и блестящее. Кидд всмотрелся и увидел ледяную пирамиду, сверкающую в солнечных лучах.
– Эй, на палубе! Впереди айсберг!
Неожиданная встреча с айсбергом закончилась для судов конвоя благополучно. К счастью, айсберг вовремя заметили с высоких мачт «Крепкого». Теперь можно было спокойно любоваться его сказочным блеском. Вблизи айсберг не выглядел абсолютно белым, на его поверхности переливались оттенки разных цветов, – бледно-голубые, бледно-зеленые и даже темные пятна. Но более всего поражала его величина. Когда люди выходили наверх, чтобы рассмотреть ледяного гиганта, гостя с далекого севера, всюду на палубах воцарялась благоговейная тишина.
Ветер совсем стих, и среди полусонного бормотания морской зыби было слышно, как тяжело и жалобно скрипел корабль. Пока Хоугтон нервно ходил взад и вперед по юту, Кидд заметил, что одно из самых больших судов конвоя слишком удалилось в подветренную сторону. Как и у других судов, его паруса бессильно повисли на реях, но почему-то не был поднят ни один парус ни на фок-мачте, ни на бушприте.
– Странно, – поделился он со штурманом.
Вдруг на фале, прикрепленном к нок-рее бизань-мачты, взвились сигнальные флаги и, не раздуваемые ветром, безжизненно поникли. На «Крепком» никак не могли разобрать, что означал поднятый сигнал, хотя на палубе судна отмечалось какое-то движение.
– Черт побери того растяпу! – выругался Хоугтон.
На самом фрегате, который еле-еле двигался, ничего не могли сделать для того, чтобы подойти ближе и выяснить, что там происходит.
– Согласен с вами, – ответил штурман, поглядывая на подкрадывавшийся густой и плотный туман.
Он вздымался и клубился над морской гладью, пока в конце концов его молочная пелена не поглотила удаленное судно.
Из-за белой стены вдруг послышались глухие звуки двух пушечных выстрелов. Сигнальные флаги и выстрелы – все вместе, несомненно, представляло собой сигнал бедствия.
Хоугтон застыл на месте, все взоры невольно были устремлены на него. Никто на «Крепком» не оставался равнодушным к беде, постигшей торговое судно.
– Баркас на воду, распорядитесь, мистер Пирс, – отдал приказ капитан, на мгновение задумался, потом произнес: – Десять человек под началом боцманмата, прибавить к ним еще двух помощников плотника. Да, и не забудьте также хирурга. – Капитан оглядел палубу и поймал взгляд Кидда.– Отправляйтесь туда, мистер Кидд, и выясните, что там случилось. Если есть опасность, что судно тонет, и наши люди смогут спасти его, то действуйте. В противном случае скажите его владельцу в самых крепких выражениях, что с королевским фрегатом нельзя забавляться подобным образом.
Кидд очень хорошо понимал, почему выбор пал именно на него. Если он потеряется в тумане, то, как самый младший офицер, он представляет наименее чувствительную потерю.
Когда баркас повис на нокталях, Хоугтон вдруг добавил:
– Возьмите с собой оружие, мистер Кидд.
На некоторых судах перевозились каторжники для строительства укреплений в Сент-Джоне, и встреча с ними могла быть опасной.
Кидд зашел к себе в каюту, достал шпагу – необходимую принадлежность морского офицера, символ его власти в том случае, когда офицер поднимался на борт чужого корабля. Коул помог застегнуть перевязь и крючок с темляком и ножнами.
– Ничего страшного. Торговец заблудился, – пошутил Том, видя серьезное выражение лица Коула.