А затем она падала, падала, падала вниз, в кипящее море и прощальный крик долгим эхом отдавался в ее собственных ушах».
Лотти проснулась от крика и выпрямилась за письменным столом, чувствуя, как тело покрывается ледяным потом.
Дрожащими руками она сложила исписанные листы и закрыла лицо ладонями. Голова ее горела, глаза покраснели от напряжения. За сегодняшнюю ночь ей удалось написать почти половину главы. После того как Лотти помогла Гарриет перебраться в новую, отведенную для нее комнату, расположенную напротив холла, она вернулась к себе и поспешила выплеснуть на бумагу все накопившиеся у нее в душе сомнения и подозрения. Получилась сцена, в которой героиня осознает, что человек, которого она безумно любит, – бессердечный, жестокий убийца.
Придуманные образы причудливо переплетались с собственными переживаниями Лотти, и хотя ей не доводилось еще смотреть в лицо любовнику, она чувствовала вкус его поцелуя, ощущала странный, незнакомый жар, опаливший ее бедра.
Она прижала пальцы к вискам, пытаясь разобраться, где кончается фантазия и начинается реальность. И кто же, в конце концов, эта женщина на краю скалы – сама Лотти или Жюстина, обманутая и преданная? Что это было – картина прошлого или пророческое видение будущего? А может быть, это всего лишь игра воображения, расстроенного неприятной словесной дуэлью между Хайденом и Аллегрой?
Дверь спальни распахнулась, и Лотти вздрогнула увидев на пороге Гарриет. Та вбежала в комнату босиком, в одной ночной рубашке, с округлившимися от ужаса глазами.
– Ты слышала эти ужасные крики? Что это было? – нервно спросила она, вспрыгивая на кровать Лотти и едва не раздавив при этом спавшего на покрывале мистера Уигглза. – Это правда то самое привидение, о котором столько рассказывали мне слуги? Значит, этот дом на самом деле проклятое место.
Только теперь Лотти поняла, что крик, от которого она проснулась, вовсе не приснился ей. Вот и сейчас, если прислушаться, можно было уловить отдаленный вопль, шум и звон бьющегося стекла.
– Нет, это не привидение, моя дорогая Гарриет, – покачала головой Лотти.
– Тогда что же? – испуганно заморгала Гарриет своими круглыми, как у совы, глазами. – Быть может, дом захватили бандиты или контрабандисты? Сама понимаешь, это ведь Корнуолл. Чего доброго, еще изнасилуют нас с тобой здесь и убьют.
– Может быть, может быть, – загадочно пробормотала Лотти, оставаясь под гипнотическим воздействием сна.
Впрочем, она теперь точно знала, что ни привидение ни разбойники тут ни при чем. Вопли продолжались, наконец у Лотти лопнуло терпение. Последние три недели она старалась быть благовоспитанной женой и терпеливой мачехой, гувернанткой со стальными нервами. Хватит! Сколько можно терпеть этого десятилетнего маленького тирана, эту девчонку, которая выставила ее на смех перед всеми слугами? Сколько можно страдать из-за мужчины, который считается твоим мужем, но на самом деле даже не смотрит в твою сторону? За все нужно платить, и час расплаты настал.
Лотти встала, уложила свою рукопись в портфель и тщательно заперла его.
– Что ты делаешь? – спросила Гарриет, наблюдая за тем, как ее лучшая подруга хватает со стула платье и устремляется к двери.
Лотти обернулась на ходу и сказала с улыбкой, так хорошо знакомой Гарриет еще со школьной скамьи:
– Хочу объяснить одной юной мисс, почему меня называют «Грозой Хартфордшира».
Когда Лотти спускалась по лестнице, ведущей на второй этаж, часы в доме пробили полночь. Обычно в это время весь дом был погружен в затаенный мрак, но сегодня по нему, словно испуганные мыши, сновали слуги и горничные. Некоторые из них останавливались, чтобы проводить удивленным взглядом Лотти, летевшую по коридорам в одной ночной рубашке, с развевающимися на ходу волосами, и держащую в руке, словно знамя, так и не надетое платье.
Завернув за очередной угол коридора, Лотти столкнулась нос к носу с плотным рассыльным, тем самым, что так весело смеялся недавно над газетной карикатурой.
Он отпрянул назад, его круглые щеки покраснели, а Лотти выпалила, тронув его на бегу за плечо:
– Простите, пропустите, я очень спешу! – приложила палец к губам и таинственно добавила: – У меня любовное свидание с королем. Но только прошу вас, никому ни слова! Особенно хозяину!
Оставив рассыльного стоять на месте с раскрытый ртом, она продолжила свой путь. Для того чтобы найти дорогу, ей сегодня не понадобилась ни свеча, ни заунывная мелодия рояля. Все коридоры были ярко освещены, а обстановка вокруг скорее напоминала поле боя, чем дом, осажденный призраками. Несколько слуг стояли, словно в засаде, возле двери, ведущей в спальню Аллегры, и лица их были искажены от ужаса. Пол в коридоре был усыпан осколками стекла. Был здесь и раненый – молодой Джим с конюшни. Он стоял, прислонившись к стене, и зажимал на голове кровавую рваную рану. Дверь в спальню Аллегры была заперта, и из-за нее доносились чудовищные вопли.
Не успела Лотти подойти ближе, как путь ей загородила Мегги.
– Ах, миледи, остановитесь, туда нельзя! – воскликнула она, разводя руки в стороны. В ту же секунду в дверь с обратной стороны с грохотом врезалось что-то тяжелое и стеклянное. – Она уже подбила глаз Чаку и пробила голову Джиму!
Конюший утвердительно кивнул и поморщился от боли.
– Спасибо, что ты пытаешься защитить меня, но я справлюсь сама, – сказала Лотти. – Пожалуйста, отойди.
Мегги бросила на конюшего растерянный взгляд и крикнула:
– Приведи сюда хозяина, Джим. И поскорее!
Джим застонал и побрел на неверных, подгибающихся ногах по коридору.
– Хорошо понимаю тебя, Мегги, – сказала Лотти. – На твоем месте я сама поступила бы точно так же, но я приказываю тебе как хозяйка: отойди и пропусти меня в комнату!
Она все еще говорила с Мегги, когда в коридоре появился Хайден. Полностью одетый и даже причесанный, он выглядел словно ожившая иллюстрация со страниц романа, который начала писать Лотти. Вида не портили даже два котенка, семенившие за ним по пятам.
– Что ты задумала, черт побери? – крикнул он.
– Твоя дочь перебудила весь дом, и меня в том числеле, – так же резко ответила Лотти. – А теперь я хочу просто поговорить с ней.
Хайден оглянулся на слуг, затем схватил Лотти за руку и затащил ее в соседнюю, пустую спальню. Она была залита лунным светом – точь-в-точь как та роковая скала, которую описывала Лотти в своем произведении.
Хайден тем временем выпроводил в коридор повисших у него на брюках котят, закрыл за ними дверь, после чего шум снаружи стал значительно тише.
– Ты можешь говорить с ней хоть до посинения, но уверяю тебя, это будет пустой тратой времени. В таком состоянии, как сейчас, Аллегра невменяема. Я уже послал Марту за доктором.
– Зачем?
– Не хочу, чтобы Аллегра поранила себя или кого-нибудь еще, – он притронулся пальцем к белому шраму у себя за ухом. – Если доктору удастся влить ей в рот немного лауданума, она, может быть, проспит до утра.
Теперь Лотти узнала, откуда у Хайдена этот шрам за ухом. Узнала она и о том, сколько бессонных ночей пришлось провести Хайдену, ожидая, пока доктору удастся в очередной раз влить его любимой дочери порцию снотворного.
Лотти еще раз сочувственно покосилась на шрам и сказала:
– Мне кажется, Аллегре нужна не доза лауданума, а небольшая встряска.
– Имей в виду, я ни разу в жизни свою дочь и пальцем не тронул! – грозно предупредил Хайден.
Лотти посмотрела на него – такого большого, сердитого. Посмотрела и пожалела о том, что Хайден давно уже не трогал хотя бы пальцем ее саму. А как было бы приятно, если бы он вновь положил свою руку на ее грудь, нежно обхватил ее ладонью, словно погрузив в чашу, а потом наклонился бы и протянул губы к…