— Да они моментально все забывают! — заорал Денис, досадуя, что она все-таки вывела его из себя. — Всех своих котов и собак! Они заводят новых и живут дальше как ни в чем не бывало!
Она отрицательно покачала головой.
— Дело не в них. Дело в тебе. Сегодня собаки и кошки. А кто будет завтра? Нищий на углу? Старуха-процентщица?
Денис подошел к ней вплотную. В пальцах у него были зажаты осиные крылья, оса вяло извивалась.
— Я могу наставить на тебя палец, сказать «б-бах!» — и ты упадешь замертво, — сказал он. Рот дергался и кривился набок, словно он был насекомое, чьи крылья зажаты Денисовыми зубами.
— Идиот, — тихо сказала Наташка. — Питекантроп с пулеметом. Нельзя убивать. Никогда нельзя убивать. Будешь убивать — начнешь убывать, да не так, как сейчас, а по-настоящему. Выворачиваться наизнанку. Вывернешься наизнанку — заблудишься навсегда.
Ее зловещий тон показался Денису настолько театральным, что он шаркнул ножкой и описал в воздухе дугу осой.
— Всю жизнь мечтал заблудиться навсегда! — заявил он, дурачась.
— А я — нет, — отрезала Наталья. — Так что я ухожу.
Под окном резко просигналила машина.
— Это Костик, — сказала она. — Не провожай меня.
И ушла, подпрыгивая колесиками чемоданов.
Денис дождался, пока машина уедет со двора, и только после этого вышел на балкон выпустить осу. Внизу по асфальтовой дорожке бежал по своим делам черно-белый кот. Денис наставил на него палец и тихо сказал: «Б-бах». Кот повалился на бок, заскреб лапами по асфальту, но Денис уже ушел с балкона.
В середине осени в дверях пустой квартиры повернулся ключ, и в дом вошла молодая женщина. Она прошлась по комнатам, заглянула в кухню и на кухонном столе нашла тетрадь с записями, похожими на четверостишия. Кое-где строфы перемежались отдельными строчками.
убивать могу иногда просто пальцем, по-прежнему никто не видит
Именно после этой записи ее тошнило летом два дня, и она решила: надо уходить, пока не поздно, ничего она здесь не добьется, только сгинет вместе с ним, и очень скоро. Даже сейчас, когда все уже кончилось, она почувствовала собственный желудок у самого горла: ведь едва не прошляпила, еще и радовалась, что похудела.
наташка права, во дворе нехорошо, буду отвозить на свалку, или тогда нужно учиться испепелять на месте
Потом еще несколько десятков записей, уже в две строки — дата и жертва вмешательства: люди, звери, снова люди, городские бродяжки всех мастей, припозднившиеся прохожие. Записи о результатах отсутствовали — либо их не было, либо они перестали интересовать Дениса. Четкий почерк превратился в едва различимые каракули, еще одна строчка это объясняла:
вижу собственные кости сквозь пальцы, скоро не смогу писать, ручка тонет в руках
И под всеми записями, крупными буквами, напоследок:
призрак могу все наташка ты дура
Молодая женщина издала звук, который мог быть смехом, а мог им и не быть. Закрыла тетрадь, пометила угол обложки номером 21, поставила черточку, за нею надписала имя «Денис», а ниже — сегодняшнее число, месяц и год. Отодвинула тумбочку рядом с кроватью, ощупала паркетные щиты. Нашла нужную доску, подцепила и сдвинула в сторону. Из образовавшейся щели вынула целую стопку тетрадок и сразу стала похожа на учительницу начальных классов с контрольными в руках. Присоединила к стопке тетрадь с кухонного стола, закрыла тайник и вышла из квартиры.
Дома ее встретил Костик, он курил и размахивал руками.
— Ты представляешь, нет, ты представляешь! — кричал он. — Я третьего дня Толяну по темноте дверь на его «шахе» обтер, ну, такая серая «шестерка» у него, помнишь? Вроде разошлись, я тебе и говорить не стал. А сегодня встречаю его: цветет мужик, прям сияет весь. Они трехкомнатную квартиру выиграли в лотерею, утром был розыгрыш по телику. Нет, ну ты представляешь, а? Вот нет чтоб нам бы кто так машину помял, а, Ташка?
Наташка поставила сумку с тетрадями и сказала:
— Давай-ка заведем собаку.
— Я не очень люблю собак, — неловко ответил Костя.
— Тогда тем более заведем.
Лора Белоиван
Я СОГЛАСНА
Сегодня особый день, хотя, конечно, меня снова не отпустили домой. Новый доктор утром зашел в палату, членом машет в разные стороны, деловой такой. За ним целая куча народу — девки, сиськи торчком, манды курчавые, жопы вжик-вжик, вверх-вниз. Студентки, что ли? Странно, вообще-то к нам не водят, хотя это, конечно, не та страшная больница, что была у меня вначале. Здесь тоже есть решетки, но зато есть и простыни на матрасах. За студентками еще двое докторов, один — с утра у нас прохладно — замерз совсем, хуишко махонький, мошонка сморщенная, идет, плечи к ушам подтянул… Мне его так жалко стало, я забылась, одеяло ему протянула, говорю — накиньте. Он посмотрел на меня как на чокнутую, конечно. А новый доктор меня поблагодарил, говорит, ничего. А у третьего на спине шрам, как от аппендицита. Никогда не видела, чтобы от аппендицита — на спине.