Мысли об Адаме кружились вокруг нее непрерывно, как желтые осенние листья, но она словно поклялась не замечать их. Ни здесь и ни там, парила она в своем нелепом наряде, отрешенная, диковинная желтая цапля. На службе она часто подолгу сидела, уставясь в окно или в монитор, и привлечь ее внимание к работе становилось все труднее. Кончилось тем, что директор, вызвав ее к себе, напомнил, что в корпорации таки существует неоднократно нарушенный ею дресс-код и что если она желает упорствовать, то может поискать себе другое место, более соответствующее ее артистической натуре. Не дослушав, Ева вышла из кабинета, потом из приемной, потом из лифта, потом из здания, позабыв внутри свои желтые сумку и пальто. Январский ветер мгновенно пронизал ее бисквитное тело, но возвращаться ей не хотелось. Она поймала желтое с шашечками такси и за недолгий вялый минет доехала до дома Адама.
Из-за двери доносился удушливый запах нафталина и кошачьей мочи. Адама не было дома. Ева уселась на коврик и стала ждать. Со стороны могло показаться, что она глубоко задумалась, но на самом деле в ее голове было абсолютно пусто. Адам нашел ее, продрогшую, через пару часов. Она сидела, подтянув колени к подбородку, и осоловело хлопала ресницами, выкрашенными золотой тушью.
Бетти Даниловна была не в духе. Нет, это слишком слабо сказано — она была в ярости. Сосед сверху опять залил ее. С трудом запрокидывая голову в седых кудряшках, она пыталась оценить масштабы бедствия. На потолке, рисунком напоминающем леопардовую шкуру, тут и там набухали крупные капли. Бетти Даниловна на лифте поднялась на один этаж и остановилась перед дверью. Отчетливо слышался плеск воды и, кажется, пение птиц. Наверное, вдобавок к кошкам этот придурок завел еще и канареек. Старуха постучала в дверь. Потом еще и еще. Ответа не последовало. Тогда она нагнулась к замочной скважине и позвала: «Адамка, черт собачий, открывай! Открывай по-хорошему! Я тебе перчатку принесла, слышь, охломон!»
Внезапно дверь отворилась, и Бетти Даниловна чуть не упала на соседа. Адам стоял перед ней, улыбаясь, совершенно нагой, смуглый и белозубый. Его лицо источало свет, а кожа — дивный аромат. У его ног лукаво жмурились две кошки, а за спиной, провалиться Бетти Даниловне на этом месте, журчал в изумрудной траве прозрачный ручей. В квартире, если это пространство можно было назвать квартирой, не было ни стен, ни окон, ни потолка. Были небо, огромный фруктовый сад, залитый солнцем, невиданные цветы и птицы. Невдалеке Ева лениво болтала в воде длинными ногами, и из одежды на ней был только венок из одуванчиков. «Итить-колотить!» — изумленно выдохнула Бетти Даниловна, и в этот момент обитая дерматином дверь в Эдем захлопнулась перед ней.
Танда Луговская
ИМЯ.ТХТ
Знаменевск был из тех городов, которые не хочется знать. Потому что ты о них уже слишком знаешь. Ну как будто прочитал в газете, что там раз в два месяца толпа убивает девочку с черной косой, а оно правда. Девочки стараются как-то от этого убежать, стригутся, красят волосы в вишневый цвет, стригутся налысо — а все равно находится кто-то, кто не успевает, или забывает, или думает, что так сойдет. Или даже пусть красится — но вишня будет раздавлена рифленым колесом на наждаке асфальта. И так все равно случится. А потом ты приезжаешь и говоришь с людьми, которые пьют обжигающий кофе из автоматов и заедают слойками с лимоном, и они тебе говорят, что папа вон той девочки не платил налоги и это очень плохо. И ты киваешь, потому что нельзя же сначала ломать ребра, а потом откусывать слойку, когда чуть тянется золотистое желе к губам. А потом находится кто-то глупый, как нездешний, и кричит, что нельзя убивать девочек, если их папы не платят налоги, и его, конечно, тоже убивают, но уже в переулке и ночью, по-другому, а потом начинается муть с расследованиями, которые все равно не приведут ни к чему, кроме статей в газетах, потому что прокурор тоже понимает, что дело не в налогах, но спрашивают с него за налоги. А ты — если не повезло и ты в этом городе, — ты все равно не понимаешь, как же это, не надо ведь убивать девочек; и мутным болотным чувством понимаешь, как это, просто потому что ну какого она с черной косой? Зачем она такой выросла, да не выросла еще, вот и пусть не надо, и в солнечном сплетении судорожно и непразднично, а если накроет с головой, то ты сам пойдешь убивать того, кто кричит, что налоги не повод, и лезвие поддельно-швейцарского перочинного ножика будет холодить вот тот промежуток между большим и указательным пальцем, потому что муторно, ох как муторно, цвета перегнившего хаки, но в это не выкрасятся девочки, просто не догадаются, и их не спасти.