Он рванулся навстречу мне, распахнувши пасть. Рассмотреть ее на предмет вампирских клыков я даже не пытался — сосредоточился на том, чтоб заехать по ней молотком. И все же мой рассудок удивленно отметил, что лицо Эллиота лишено бровей и ресниц. То была странность; страшностью же был его рот. Раскрытый небывало широко, он и впрямь стал именно что пастью — слишком широкой для человека.
Пастью, залитой кровью Кэт и усаженной сталью.
Его глазные зубы — и верхние, и нижние — больше напоминали изогнутые, тонкие стальные иглы.
И из этой стальной пасти на меня, замахивающегося молотком, летели брызги крови Кэт.
Он ударил меня по руке с молотком. Орудие отлетело куда-то в сторону, несмотря на все мои попытки его удержать. И вот уже Эллиот совсем близко: плюясь и фыркая кровью мне в лицо, он схватил меня за плечи и толкнул, швырнул, уложил меня на пол.
Я крепко приложился спиной и затылком. Следом на меня рухнул этот монстр, едва не придушив ко всем чертям. Его лицо уткнулось мне в плечо.
Задрав голову, он уставился на меня.
Кровь стекала из его рта мне на подбородок, оттуда — на грудь.
Парочка остроумных фразочек так и просилась на язык. Какие же у тебя большие зубы и Эй, это ты так сильно меня любишь? Весьма неплохо для последних слов крутого парня — помнить он потом еще долго будет. Да вот только слишком я был напуган, чтоб хоть что-то вымолвить. Да и не сильно хотел, чтоб мои последние слова были в духе какого-нибудь третьесортного кино. Погибать — так с честью. И закрытым ртом.
Оскалившись, он потянулся к моей шее.
Выбросив руку вверх, я остановил его зубы. Они завязли где-то посередине между запястьем и локтем.
Он мотнул головой. Моя рука явно не устраивала его. Он хотел шею. Я попытался насадить руку на его зубы покрепче, но он смекнул помочь себе своими собственными руками, причем очень скоро. Даже с колом в спине он был слишком силен для меня. Пару секунд у него ушло на то, чтобы прижать мои запястья к полу.
Он рванулся к моей шее. Со скоростью пса.
Я боднул его головой в лицо. Попал не совсем туда, куда метил, но он, тем не менее, отдернулся, рыча. Оправившись в мгновение ока, Эллиот предпринял новую попытку вырвать мне глотку.
Надо бы попробовать цапнуть его самого, подумал я. Одна вот беда — кончится это, скорее всего, тем, что он вырвет мне язык.
И все равно я рванулся ему навстречу.
Но, прежде чем мы вонзили друг в друга зубы, раздался тяжелый стук.
Эллиот содрогнулся, запрокинул голову и завизжал. Я почувствовал, как что-то ткнуло меня в грудь.
Вопль Эллиота сменился захлебывающимся кашлем. Кровь хлынула из его рта. Я еле успел зажмуриться — меня будто обдало струей горячего сиропа. Струей с хорошим таким напором.
Ослепленный, я чувствовал, как Эллиот дрожит и бьется на мне.
С каким-то жалким взвизгом, который скорей пошел бы Кэт, чем взрослому мужчине, Эллиот завалился набок.
Я стер с глаз кровавые потеки.
Первое, что явилось мне пред очи — Кэт, присевшая рядом со мной с обеспокоенным лицом. Ее правая рука покоилась на коленке, все еще сжимая молоток.
— Ты все сделал как надо, — сказала она.
— Могло быть и лучше.
— Все равно, почти вся работа — за тобой, — заверила она меня. — Все, что оставалось — один удар.
— Он меня почти уделал.
Она положила руку мне на грудь, погладила.
— Я бы не позволила ему убить тебя, герой.
Какое-то время я был не в состоянии шелохнуться. Так и лежал на спине, вбирая в себя воздух и стараясь успокоиться. Между нами не было проронено ни слова. Кэт бросила молоток на пол, села по-турецки позади меня и взяла меня за руку.
Я смотрел на нее. Ее это, похоже, не задевало, хоть она и была обнажена, а мой взгляд все время сползал вниз, на холмики ее грудей. Она просто держала меня за руку, иногда дружески стискивая ее, иногда улыбаясь мне.
Было классно быть для нее героем.
Только вот рука чертовски болела. Даром что не сильно кровоточила.
Сумев наконец повернуть голову в другую сторону, я посмотрел на Эллиота. Он лежал на спине. Над его левым соском торчало сантиметра три окровавленного острия кола.
Если бы Кэт забила его так далеко, я бы почувствовал и, скорее всего, поранился бы сам. Наверное, когда Эллиот ударился о пол, падая с меня, кол вошел глубже.
На него было страшно смотреть.
С уголков его рта сбегали багровые ручейки.
Я встретился взглядом с Кэт.
— Почему он не обратился в прах? — спросил я.
Она улыбнулась уголком рта.
— А должен?
— Кристофер Ли всегда обращался в прах.
— Может, он еще недостаточно старый.
Я глянул на Эллиота, потом снова на Кэт.
— Тогда, как я понимаю, нам придется избавиться от тела.
— Боюсь, что так, — кивнула она. — Может быть, примешь сначала душ? Об остальном подумаем после.
6
Я старался не запнуться, вышагивая по ковру к ванне.
Кэт осталась стоять позади.
Мелькнула мысль пригласить ее принять душ вместе. Может, она бы и согласилась. В конце концов, я ее герой. Но я не решился.
Включив в ванне свет, я затворил за собой дверь. Посмотрел на свое отражение в зеркале. Человек-бутерброд: с одной стороны чистый, с другой будто вишневым повидлом вымазан. Кровь, заляпавшая мои волосы, лицо и шею — та, что вытекла на меня из пасти Эллиота — скорее всего, незадолго до полуночи еще текла по венам Кэт. Та, что подсыхала на животе и груди, вытекла из сквозной раны Эллиота. Кровь на правой руке была явно моей. Конечно, так или иначе пару капель от каждого из нас можно было найти где угодно, но — и я был уверен в этом — большая часть крови на моем лице принадлежала некогда Кэт.
И это давало мне некое приятное чувство. Я не возражал, чтобы капельки ее крови высыхали у меня на носу, губах и веках. Не утверждаю, что наслаждался бы этим, но что-то было в этом романтичное.
Если не утруждать себя размышлениями о том, что кровь эта совершила короткий визит в желудок Эллиота, прежде чем очутиться на моем лице. Потому что тогда всякая романтика быстро улетучивалась.
Я запоздало подумал о СПИДе, но страха не ощутил. Не было никаких поводов подозревать Кэт или Эллиота в том, что они инфицированы. Да и потом, хорошо, что я хотя бы сберег свою глотку. Когда еще секунду назад ты был на волосок от смерти и все же выжил, мало задумываешься о туманном будущем.
После произошедшего я чувствовал себя несколько пришибленно. И в то же время я был очарован, взволнован, почти в эйфории. Я был напуган. Я испытывал отвращение, я дрожал. Все вместе — и сразу. В таком состоянии я счел за подвиг вползти в ванну, пустить воду, задернуть занавеску и кое-как начать мыться.
Горячая вода достигла моей раны на руке, и я застонал. К счастью, боль не осталась надолго. Что до крохотной точечной ранки на груди — она и вовсе не давала о себе знать.
Прошло какое-то время, прежде чем вода, закручивающася у моих ног, перестала быть подкрашена розоватым.
Сняв трусы, я отпасовал их к дальнему краю ванны — так, чтобы не заткнули сток. Потом решил осмотреть-таки свою руку. Эллиот славно тяпнул меня, но по-настоящему пропороли кожу только его стальные клыки. Два отверстия с одной стороны руки, два — пониже. Глубокие раны. Пока я мылся, они отзывались болью и — пусть и не обильно — кровоточили.
Время шло. Вскоре я понял, что мокнуть в ванне дальше уже бессмысленно. Все равно рано или поздно придется вернуться в спальню Кэт, убрать беспорядок и как-то распорядится трупом Эллиота.
Я гадал, что же мы с ним сделаем.
И, попутно, не переставал думать о Кэт. Опять бредил ею, стоя под горячей струей, намыливаясь и смывая с себя пенные холмы.
Есть одна забавная особенность, когда дело касается меня и Кэт: когда мы вместе, я в своем уме и воспринимаю ее как обычного человека. Когда нас разделяют, я начинаю чудачествовать. Становлюсь одержим ею.