Погасив огонек, я прошептал:
— Все хорошо, Кэт. Все хорошо. Мы в безопасности.
Последнее, как выяснилось, было неправдой.
Мы оба убедились в этом через каких-то пять минут.
60
Мы хотели похоронить Эллиота по одной простой причине: боялись, что он окажется настоящим вампиром.
Боялись, что из него выскользнет кол.
Боялись, что он реактивируется.
Восстанет из мертвых.
Если бы не этот страх, мы бы бросили его там, где он лежал, и ушли бы.
Но мы остались закопать его.
Последние лучи света угасли, и Кэт, взяв жидкость для зажигалок, сделала костерок из носков и трусиков, взятых из походной сумки.
Огонь чуть развеял тьму вокруг нас.
Мы нашли участок неподалеку от тела, где земля не походила на камень.
Я занес над головой ледоруб и резко опустил. Его лезвие вонзилось в землю, в стороны полетели камешки и куски спекшейся грязи. Еще удар. Теперь лезвие ушло в землю наполовину и со звоном нашло о камень. Дрожь прошла вверх по деревянной рукоятке и отдалась в плечах.
— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила Кэт.
— Заставь меня прекратить это безумие.
— Может, нам не обязательно его закапывать.
— Нет, мы должны. Если сможем.
Она бросила еще один носок в огонь. Я замахнулся ледорубом для следующего удара.
Потом что-то стукнуло меня по голове.
Я заметил угрозу за мгновение до того, как все произошло — кусок чего-то серого полетел ко мне из темноты. Я не смог разглядеть, что это было, но когда оно тюкнуло меня по лбу, я быстро смекнул: камень.
Вспышка света ослепила меня. Голова взорвалась болью.
Я отшатнулся и выронил ледоруб. Он звякнул о землю. Потом я запнулся о него и рухнул. Спина ударилась о землю. Голова задралась к небу.
Но я остался в сознании — и увидел Донни, совершенно голого, выбежавшего из тьмы. Кэт, у своего маленького костра, обернулась и ахнула. Донни прыгнул на нее, и вместе они покатились по земле.
А ко мне с криком бросилась Пегги.
Она тоже была голая. Ее потная кожа блестела в свете костра. Ее лицо в тенях выглядело мстительно-безумным. В отставленной руке она держала большой камень.
Я потянулся за ножом за поясом, но времени мне не хватило.
Всем своим обнаженно-влажным телом она врезалась в меня, выбив из груди дыхание. Прижала мою правую руку к животу. Я выпростал левую и схватил ее за запястье, прежде чем камень в ее руке опустился мне на голову.
Она уперла ладонь мне в лицо и рывком отвела мою голову в сторону, облегчая доступ к шее.
Ее дыхание коснулось моего загривка, но, прежде чем ее зубы впились мне в сонную артерию, я согнул ногу в колене и, вложив в удар остаток сил, врезал ей между ног. Она всхлипнула, дрожь прошла по всему ее телу, зубы клацнули и вонзились в ее же губу. Ее слюна, перемешанная с кровью, потекла по моей шее. Я ударил еще раз. И еще. На третий раз она, застонав, свалилась с меня.
Я, все еще отводя от себя ее руку с камнем, запрыгнул ей на спину.
Где-то рядом Кэт закричала:
— Нет!
Я вдруг перестал волноваться за камень в руке Пегги. Мне стало вдруг глубоко наплевать, врежет ли она мне им, или нет, и выживу ли я после такого удара. Я отпустил ее запястье и немножечко взбесился. Она, извернувшись, ткнула меня камнем в челюсть — но только один раз.
Рывком перевернув Пегги и сев ей на грудь, я принялся от души лупить ее кулаками по лицку. С левой. С правой. Снова с левой. Снова с правой. В меня летели кровь, слюна и осколки зубов, но я этого даже не замечал.
После восьми или десяти ударов, когда Пегги могла только мелко дрожать и хрипеть, я слез с нее и развернулся, чтобы помочь Кэт.
В свете умирающего костерка я увидел, как она растянулась под Донни. Он прижал ее руки к земле. Она задыхалась, всхлипывала и отбрыкивалась.
Я схватил его за волосы.
Стащив Донни с Кэт, я швырнул его на землю и бил ногами до тех пор, пока Кэт, вцепившись мне в руку, не оттащила меня прочь от него. На ней не было рубашки. Ее некогда-джинсы были расстегнуты и приспущены. Она подтянула их свободной рукой.
— Что он с тобой сделал? — выдохнул я.
— Ничего.
— Ничего?
— Я в порядке. Жить буду. Как ты? Она сильно тебя?..
— Нет, — покачал головой я. — Он что, хотел тебя изнасиловать?
— Хотел. Но завозился с джинсами. Укусил меня, гаденыш…
— Где?
Костёр погас. Всхлипывая, Кэт достала из кармана зажигалку и высекла маленький огонёк. Поднесла к левой груди.
Я уставился на следы от зубов, впечатавшиеся в блестящую кожу чуть повыше соска.
— Это он сделал?!
— Да.
— Очень больно?
— Да, но меня уже кусали прежде. Ты же знаешь…
— Знаю.
— Тогда было куда хуже. И профессиональнее. Этот маленький мудак даже не смог прокусить до крови.
— Все еще болит? — спросил я.
— Болит. — Свободной рукой она провела по моему лицу. — Ты… ты сможешь поцеловать ранку? Будет легче.
Я так и сделал.
Раны от зубов нашлись и на нижней стороне ее груди, и я поцеловал и их тоже.
Тогда Кэт взяла меня за голову и потянула вправо.
— Здесь он тоже кусал? — спросил я.
— Нет, но я была бы не против, если бы ты поцеловал меня и там.
И я согласился.
Потом Кэт поцеловала большую свежую шишку в середине моего лба.
Потом — опухшую рану на челюсти.
Потом — мой рот.
61
Пока мы с Кэт занимались любовью, никто не шелохнулся.
Никто не подкрался к нам, пока мы лежали на спинах, уставшие, запыхавшиеся, держащие друг друга за руки.
Но мы знали: Пегги и Донни были живы.
Пару раз мы слышали их стоны.
Отдохнув недолго, мы оделись. Потом Кэт, используя жидкость для зажигалок, подождгла кое-что из одежды. Я, кряхтя, склонился, и поднял лопату.
— Забудь про нее, — сказала Кэт. — Мы не собираемся закапывать Эллиота.
— Почему?
— У меня есть план получше.
— Например? — осведомился я.
Она рассказала мне.
Я вытаращил глаза.
— Ты шутишь?
— Тебе не нравится?
— Превосходный план. Чудной, но… превосходный.
И мы все сделали по плану.
На пару мы счистили всю ленту с Эллиота — освободили от нее его руки, ноги, грудь и спину. Прикасаться к нему было неприятно — но пришлось сделать это много раз. Мы приподнимали его, перекатывали с бока на бок, тягали его за ноги, голову, плечи.
Его кожа была теплая и липкая на ощупь.
Он гнулся плохо — все его мышцы были необычно напряжены. Не знаю, было ли это трупное окоченение. Кэт не сказала ничего по этому поводу.
Не проронила она ни слова и по поводу его стояка.
Может быть, это был результат трупного окоченения.
Хотя мне вдруг подумалось, что, возможно, Эллиот был настоящий вампир, и сейчас просто спал, и снился ему какой-нибудь эротический сон.
От этой мысли по спине побежали мурашки. Я отогнал ее.
Вскоре мы закончили снимать с него ленту.
Кэт скормила клейкие серебристые полоски огню.
Я пошел за веревкой.
Потом мы вытащили Пегги к Эллиоту. Она не сопротивлялась. Ей, казалось, стоило большого труда оставаться в сознании.
Когда настал черед Донни, он захныкал и попробовал сопротивляться. Сопротивление было вялым и сошло на «нет», когда Кэт расквасила ему нос кулаком.
Мы связали Донни и Эллиота вместе, лицом к лицу. Пегги мы водрузили поверх спины вампира — и тоже стянули веревкой.
Сделали сэндвич с начинкой из современного Носферату.
Знаю, то был ужасный поступок.
Отвратительный.
Но, черт возьми, мы бы сделали это в любом случае.
Мы даже посмеивались в процессе работы над композицией.
Когда мы закончили, я сходил за «Пепси». Кэт канула в темноту на пару минут и вернулась с рубашкой, джинсовой юбкой и носками — от них Донни и Пегги избавились, прежде чем атаковать нас.
Всё это пошло в костер.