- Это которых вы с машиной должны были встречать? - исключительно вежливо спрашиваю я.
- Так точно. Но с машиной не получилось. Это вы? Прекрасно. Поехали, что ли?
Вот нахал! Нет, хотя бы извиниться - даже не смутился.
- Не уважают нас, начальник? - подначивает Гриша.
- Как встречают - меня не колышет. Главное, чтобы провожали с почестями, - осаживаю я его.
- Можно ехать! - разрешает вскочивший на подножку Бранников. Двери захлопываются, и в автобусе сразу становится теплее.
- А вы, простите, из института? - ищет повода отомстить Гриша.
- Из него самого, Замначальника отдела кадров Семенов Геннадий Степанович, - представляется не встретивший нас встречающий. Автобус трогается, и ему приходится почти кричать: - А. что вы хотели?
- Да расспросить кого-нибудь знающего, что тут стряслось. Но раз вы из отдела кадров... - разочарованно говорит Гриша. Удочку забрасывает. Клюнет, нет?
- Отчего же? - обижается Семенов. - Нам даже по должности положено многое знать. А иначе как же с людьми работать?
Клюнул. На эту наживку - усомнение в компетентности - все клюют.
- Так, может, вы что-нибудь расскажете нам? - Водитель включил обогрев, Гриша перестал ежиться, и к нему вновь вернулось замерзшее было любопытство. - Что на этом "Тригоне" обсчитывали?
- Пытались отыскать оптимальный вариант экономической стратегии, отрывисто отвечает кадровик, хватаясь за стойку. Автобус, резко повернув, идет юзом, шофер, матерясь, крутит баранку, а Семенов невозмутимо продолжает:
- Эта идея брезжила в светлых умах еще со времен застоя. Только реализовать ее было не на чем. А тут три супера оказались не у дел. Ну, Фонд и арендовал их на два с половиной года. Срок истекал через полторы недели, работали они последнее время - день и ночь.
- Это что же, на трех несчастных суперах они пытались сделать то, что Госплан в свое время не смог и на ста трех? - усмехается Гриша, и в свете проплывающего за окном фонаря на мгновение вспыхивает полоска его превосходных зубов.
- Да нет... У них подход совершенно другой был, можно сказать, противоположный. Перво-наперво они заложили в эти нейрокомпьютеры модель человека. Причем не "строителя коммунизма", а почти настоящего: эгоистичного, ленивого, трусливого. Но и способного к творчеству, а иногда даже и бескорыстного. Учли и то, на чем обожглась перестройка: склонность лидеров к предательству. Плюс мафия, международная и родная, да истощение ресурсов, да утечка мозгов... В общем, в расчете на самое худшее они пытались вычислить путь всеобщей счастливизации.
- Чего, чего? - не разбирает из-за шума мотора Гриша.
- Счаст-ли-ви-за-ци-и, - по слогам повторяет Семенов. - Это у них был самый ходовой термин. Потому что конечной целью предполагалось счастье всех и каждого.
- И как, получилось у них что-нибудь?
- А как же? Видите, даже комиссию прислали, чтобы разобраться с этим "что-нибудь"!
В тусклом свете приборной доски (Семенов садит на почетном месте, рядом с водителем) я вижу, как лицо кадровика искажает гримаса то ли боли, то ли отвращения.
- Поначалу их модель была чересчур детерминированной, не учитывала элементов волюнтаризма и случайности, - продолжает Семенов. - Проверяли ее так: закладывали данные, известные, скажем, с периода застоя, и смотрели, совпадают результаты моделирования на следующее пятилетие с реальными, или нет. Ну, и попадали пальцем в небо. Но потом пришли новые люди, появились новые идеи, что-то они там улучшили, учли явное вмешательство извне, пятую колонну внутри, ну и три дня назад модель, наконец, заработала. А какие получились результаты - вам выяснять, не мне. Мое дело - кадры.
Автобус останавливается, передние двери открываются, и кадровик выскакивает на мороз. Я протаиваю в заиндевевшем окне дырочку. Несколько многоэтажных темных зданий, окруженных довольно изящной металлической оградой, занесенная снегом автостоянка... У закрытых ворот перетаптывается с ноги на ногу толстый охранник, перехваченный белой портупеей и похожий из-за этого на бочку, стянутую обручами. Возле него постукивает сапожками молодая женщина в искусственной шубке. Свидание у них, что ли? На морозце. Рома-а-антика!
Кадровик подходит к охраннику, что-то говорит ему, помогает открыть ворота. Автобус въезжает во двор, приостанавливается, забирая Семенова и, вместе с ним, волну холодного воздуха, и катит, похрустывая льдинками, уже с внутренней стороны чугунной ограды.
- В хозкорпусе для вас освободили кладовку. Разгружайтесь, а потом провожу вас к месту аварии, - говорит Семенов, когда автобус останавливается и распахивает обе пары дверей. Снаряжение спасателей тотчас, словно само по себе, начинает улетучиваться из салона,
- Поможем? - предлагает совестливый Гриша, В этот момент один из ящиков чувствительно задевает его плечо.
- Пардон! - демонстрирует французскую галантность высокий бородач. Артем, кажется? Борода его не меньше Гришиной, но, с учетом роста, смотрится намного элегантнее.
- Ага, - охотно соглашаюсь я. - Выйдем из автобуса, чтобы не мешать, вот и помощь!
Так мы и делаем. Гриша немедленно поднимает воротник шубейки, закрывает нос перчаткой и становится похож на террориста в черной полумаске.
- Знаешь, нам с тобой тоже надо будет на "объект" сходить. Проведем, так сказать, рекогносцировку, - говорю я Грише, Он молча кивает.
Справа, со стороны ворот, кто-то кричит. Мы разом поворачиваемся. Ничего страшного: просто охранник развлекается со своей кралей. Сюжет банален: она убегает, быстро-быстро переставляя длинные ноги в узких сапожках, он - догоняет. По принципу: не догоню, так согреюсь.
Девушка пробегает мимо нас и прыгает в автобус. Спасатель, выносивший в это время из салона какой-то баул, шарахается в сторону и, поскользнувшись, едва не падает.
- Я целый час твердил ей: нельзя! - объясняет почему-то именно нам с Гришей запыхавшийся охранник. - Она уже почти уходила, а тут вы! Так, не поверите, ухитрилась вместе с автобусом за ворота проскользнуть - и бежать!
Я мало что понимаю, но на всякий случай сочувственно развожу руками: ох уж эти бабы!
Охранник тяжело влезает в автобус, о чем-то разговаривает с кадровиком и, судя по негромкому спокойному голосу, командиром спасателей. Выходят они очень скоро, все четверо, и направляются к воротам. Девушка вытирает платочком то ли нос, то ли слезы, то ли то и другое попеременно. Вязаная модная шапочка, поношенная шубка, но глаза... Всего лишь один взгляд брошен на меня, вскользь, да и что можно разглядеть в тусклом свете дальнего фонаря? А. вот поди ж ты, забываешь и о непритязательном наряде незнакомки, и даже о морозе.
- Полиномов! - говорит вдруг девушка, полуобернувшись, и таращит на меня заплаканные глаза. Я оглядываюсь на Гришу. Слышит он то же самое или у меня галлюцинация? Судя по отнятой от носа перчатке и полуоткрытому рту слышит.
- Минутку... - говорю я и делаю два неуверенных шага по направлению к удивленным Бранникову, Семенову, охраннику и, самое главное, очаровательной незнакомке.
- Да Полиномов же! - уверяет она сама себя в очевидном и сразу же требует:
- Скажите им, чтобы меня пропустили!
Царица - и та не приказала бы грознее. Я чуть было не бросаюсь исполнять повеление, но быстро спохватываюсь: с какой стати? Однако лицо молодой женщины кажется мне знакомым. Маленький аккуратный носик, светлые пряди, выбивающиеся из-под шапочки, огромные глаза под длинными ресницами... Большего в полумраке не разглядишь.
- К сожалению, у меня нет таких полномочий. А откуда вы...
- Там мой муж. Пеночкам Петр Васильевич! Уже четвертые сутки я про него ничего не знаю! А они не пускают...
Незнакомка сжимает кулачки, и я наконец вспоминаю ее имя: Элли. Ну конечно же, Элли. Прекрасная дама, не пожелавшая утешить одержавшего пиррову победу доблестного рыцаря. То есть это я раньше думал, что пиррову. Только года через три стало окончательно ясно: прав был я, а не Пеночкин.