Не иначе, Леночка сама Грише секретаршу выбирала. Учитывая свой собственный опыт.
- Туда нельзя! - кричит секретарша. Но я, сделав вид, что не слышу, уверенно открываю дверь.
В моем бывшем кабинете хозяйничают два молодых человека. Один снимает все подряд, в том числе и меня, миниатюрной видеокамерой, другой роется в ящиках директорского стола. У противоположной от окна стены, перед рядом стульев, обитых красивым темно-вишневым винилом, на носилках лежит что-то длинное, укрытое простыней. Возле торца длинного стола, примыкающего к директорскому, сидит Воробьев и курит сигарету.
Между прочим, Славка не курит: бережет здоровье и в особенности цвет лица.
- Что случилось? Кто... это? - спрашиваю я всего лишь на секунду раньше, чем успеваю сам все сообразить.
- Гриша. Мертв. По всей видимости, убит, - тихо отвечает Воробьев. Но никаких следов насилия не обнаружено. Пока. Это Полиномов, о котором я вам говорил, - представляет он меня тому, кто роется в ящиках стола.
- Возможно, у нас будут к вам вопросы. Но не сейчас, - отвечает тот. Второй продолжает снимать. И объектив его камеры, насколько я понимаю, непрерывно следит за моим лицом.
- Едем. Нас ждут, - поднимается Славка, неумело загасив сигарету. Думал вас обоих забрать, да видишь...
Мы выходим из бывшего моего кабинета. Теперь уже он и для Гриши бывший.
- Ты на машине?
- Да.
- Жаль. Хотел по пути поговорить, но теперь уже на месте, - досадует Воробьев. - Я тоже за рулем, и без шофера.
- Как это произошло?
- За пять минут до смерти Гриша пытался через терминал получить какую-то... не всем доступную информацию об артегомах. Секретарша как раз заходила в кабинет, краем уха слышала, краем глаза видела. А через десять минут обнаружила его мертвым. По-видимому, инфаркт, но категорически судмедэксперт утверждать до вскрытия не решился. На сердце Черенков ни разу не жаловался, так ведь?
- Так. Хилый он был, это да. Но никогда, по-моему, не болел. А ты не боишься, что, если мы с тобой в машине начнем обсуждать одну деликатную проблему, то и с нами что-нибудь такое может произойти?
Оказывается, наши авто на стоянке припаркованы рядышком. Я открываю дверцу своей "вольвочки", Славка - своего "мерседеса".
- Не боюсь, потому что принял меры, - своей обычной скороговоркой отвечает Воробьев. А в кабинете и на лестнице говорил медленно. Видно, осваивался с мыслью, что Гриши больше нет.
А я? Уже освоился? Уже подметил, что кабинет директора "Кокоса" снова освободился?
- Видел, сзади цепь болтается? - говорит Славка уже через открытую дверцу. - Кузов заземлен, на стекла напылен токопроводящий слой. Мы только вчера докумекали: мало не смотреть на "чебурашки" по телевизору или на дисплеях терминалов, нужно еще и экранироваться, когда думаешь о них не так, как хотелось бы... "создателю".
Проговорив последние слова. Славка проворно захлопывает переднюю дверцу. Стекла в его машине и в самом деле какого-то голубоватого оттенка, словно их медным купоросом помыли.
Да... А я вот заземлить кузов не догадался. Хотя чего тут хитрого: бензовозы всю жизнь с цепочкой ездят. Так что пока - не думать, не думать! Назад, к обезьяне. К белой обезьяне.
На совещание мы едем не в ГУКС, а в мрачное тяжеловесное здание в центре Москвы, и электронный страж долго изучает мою физиономию, поблескивая сиреневыми глазами объективов.
- Ты уверен, что я нужен здесь?
- Ты - нет. Но тебе здесь быть нужно. Гриша очень за тебя просил. А просьбы покойных принято выполнять.
У входа в комнату, где проходит, насколько я понимай, какая-то оперативка, часовой-человек находит наши фамилии в списке, проверяет документы (у меня с собой - только права, но их оказывается достаточно), и мы входим в комнату с высоченным потолком и тяжелыми, обитыми натуральной кожей старомодными стульями с высокими, выше голов, спинками. Стулья стоят в два ряда вокруг большого овального стола, мы почти бесшумно садимся, и первым среди собравшихся я узнаю Грибникова. Он пополнел, даже обрюзг, но его полные щеки сохранили юношескую розовость. Грибников Артур Тимофеевич, работник службы безопасности. Бывший? Скорее, настоящий. Стрижен Артурчик под ноль, и я сразу же начинаю чувствовать, как потеет под париком моя голова.
Кажется, Грибников только что изложил план предстоящей операции. Мы успели - к самому финишу:
-...Почти наверняка после выведения из строя супернейрокомпьютера в зале начнется паника. В том числе и среди телохранителей "создателя". В суматохе можно будет применить оружие. Стреляю я хорошо.
- При входе могут обыскать. Пока не обыскивали, но... - говорит лысоватый полковник с тонкими, неприятного рисунка губами.
- Оружие уже заброшено в здание, катапультой. Я найду его по "маячку". Запасной вариант - "бумажный" пистолет, который не ловят детекторы и почти наверняка не заметят обыскивающие. Если они, конечно, будут.
- Теперь с этими "вопилками"... - не успокаивается въедливый полковник. - Вы уже дважды пытались их применить. И дважды теряли людей. Вам не кажется...
- Кажется. Поэтому я иду сам.
- Без прикрытия?
- Оно бесполезно. Как только пеленгаторы засекут СВЧ-вопль "вопилки", на штурм здания пойдет "альфа".
- Может быть, лучше снайперов послать?
Это спрашиваю я. Вопрос, наверное, глупый. Но я здесь дилетант, значит, мне можно.
- Уже посылали. Четверых, - отвечает Грибников, пристально вглядываясь в мое лицо. Вспоминает, где встречались. - Теперь они охраняют "общего бога". Правда, снайперы шли без экранировки. Но шансов, что она сработает - полста процентов. Есть подозрение, что воздействие даже не электромагнитное.
Артурчик вдруг вздрагивает, словно от пощечины. Узнал.
- Можно, я пойду с вами? - предлагаю я.
- Нет. Категорически - нет! Нам не нужна самодеятельность. Если имеете что сказать по существу - говорите. Говорите и уходите, - злится Артурчик. - Вас вообще здесь быть не должно! Кто привел?
- Я. Павел Андреевич уже имеет опыт... - пугаясь и от этого тараторя еще быстрее, чем обычно, оправдывается Воробьев.
- Знаем мы этот опыт. Вместе его получали. Если бы спецбоеприпас тогда над "Тригоном" не взорвали - весь мир без компьютерных сетей остался бы.
Ну-ну. А я, получается, и ни при чем вовсе? Да ладно. Это так давно было...
- Слушай, Слав... У меня в кинотеатры ушли - и дочь, и сын. Сейчас они, наверное, уже в Останкине. Я должен их вытащить, любой ценой. Но там все оцеплено войсками. Мне нужен пропуск, позарез.
- Так ты из-за этого рвался в напарники? - явно разочарован Славка.
- А ты думал - я в благодетели человечества записался? Да пусть носится со своим "общим богом", если ни на что другое не способно.
- Вы все сказали? - грубит Грибников. Я так увлекся перешептыванием с Воробьевым, что не заметил: никто ни о чем не совещается, все только смотрят на меня. И ждут, когда я уйду.
А ведь Артурчик - не пройдет. Он, хоть и работает в конторе, где актерские способности иногда ценятся намного выше, чем в ведущих театрах, но - не сдюжит, продумается, засветится. И противно мне с ним после "Тригона" разговаривать, и жалко дурачка. Совершить, что ли, благородный поступок?
- Нет, не все. Вы, когда войдете в телецентр, постарайтесь не думать о своем задании, о цели вашего, так сказать, визита. Думайте, что пришли поклониться "общему богу", как все. Это убережет вас надежнее, чем экранировка. Вы же сами прекрасно...
- Не нужно мною руководить! - вскипает Грибников. -Пожалуйста, покиньте помещение. Вы тоже, - кивает он Воробьеву.
Пока я думаю, как бы поизысканнее нахамить в ответ, вскакивает со своего стула Славка.
- Да-да, мы как раз собирались... Извините, господа, но дела государственной важности не позволяют нам и в дальнейшем разделять ваше изысканное общество!
Ну что же, отступаем мы в полном боевом порядке. Воробьев недаром несколько лет проработал моим замом.