Фабр выжидающе смотрит на телефон.
— Черт бы их побрал! Ну почему эти балбесы мне не звонят?
Он записал на автоответчик уже четыре сообщения и на всякий случай звонит на их домашний телефон каждые полчаса. Он даже знает наизусть слова, которые говорит их автоответчик!
В дверях его кабинета появляется лейтенант Торез.
— Есть какие-нибудь новости, майор?
Фабр отрицательно качает головой.
— Надеюсь, они не уехали в Австралию!
— А как дела у вас? Вы что-нибудь узнали в мэрии?
— Мне удалось поговорить с несколькими людьми, которые знакомы с Лидией Эноден… Судя по их словам, это довольно странная женщина! По всей видимости, это связано с тем, что ей довелось пережить душевную травму…
— Душевную травму? Какую именно?
— Ее сестра-близняшка по имени Орелия исчезла в возрасте одиннадцати лет… В начале 1990 года. Ее тело так и не нашли. Скорее всего, девочку похитили. Вероятно, чтобы изнасиловать и затем убить…
Фабр вздыхает и усаживается в свое кресло.
— Все это мне ни о чем не говорит… А нельзя ли разузнать о том трагическом случае поподробнее?
— Можно… Он, кстати, произошел неподалеку отсюда…
— Какая-то жуткая глухомань! — недовольно восклицает Фабр.
— Да уж, — соглашается Торез. — Но мне кажется, что мы вот-вот приедем…
Они ищут дом по адресу, записанному в личном деле Лидии Эноден. Дом, в котором жили две сестры и их родители в то время, когда произошла трагедия.
Окружающая этот дом местность выглядит пустынной, мрачной и неприветливой. Полицейские едут по лесу, который сейчас, зимним вечером, кажется еще более зловещим.
«Настоящий северный полюс, только с деревьями», — думает Фабр, дрожа от холода в своей куртке-ветровке с капюшоном.
Наконец они останавливаются перед старыми воротами из кованого железа. За ними — богом забытый особнячок. Жилище отшельника.
На воротах нет никакого звонка, но они не заперты. Полицейские проходят через них и оказываются в погруженном в темноту саду, за которым, судя по всему, уже много лет никто не ухаживал. Сильный ветер нагоняет прямо-таки арктический холод.
— Тут, похоже, никто не живет, — сокрушенно констатирует Торез.
— Но мы все равно туда зайдем. Хотя, признаться, здесь так жутко, что у меня аж мурашки по коже…
Они стучат в дверь дома. Стучат несколько раз. Безрезультатно.
— Думаю, мы притащились сюда совершенно напрасно, — вздыхая, говорит майор.
— К сожалению… Будем надеяться, что родители этой женщины позвонят нам хотя бы завтра…
Полицейские разворачиваются и идут обратно к машине. Громкие завывания ветра не позволяют им услышать отчаянные призывы о помощи, доносящиеся из подвала.
Бенуа все еще прислушивается. Однако он уже не слышит ничего, кроме жалобных стонов ветра.
Ему, видимо, просто почудилось, что кто-то сильно тарабанил во входную дверь.
Да, это, конечно, была звуковая галлюцинация. Злая шутка, которую сыграли с ним леденящие кровь порывы ветра.
Получается, что он совершенно напрасно тратил свои силы на крики о помощи.
Очень жаль.
Бенуа лежит и смотрит куда-то в пустоту. Часами. Часами, которые уже потеряли всякий смысл.
Ему кажется, что он висит на краю пропасти, цепляясь пальцами за выступы скалы и стараясь найти опору ногами. Но его ноги все время соскальзывают.
Однако Бенуа не сдается и упорно пытается не свалиться в пропасть.
«Меня зовут Бенуа Лоран, я — офицер полиции. Мне… скоро будет тридцать пять лет… Меня зовут Бенуа Лоран, я…»
Он срывается и летит вниз, но летит бесконечно долго. Он не может долететь до дна, потому что дна попросту не существует.
Еще Бенуа кажется, что он стремительно вращается, словно спутник, вокруг черной дыры, которая постепенно притягивает его все ближе и ближе к себе. Эта черная дыра очень скоро его проглотит.
И вдруг Бенуа громко кричит. Все его тело, от головы до ног, напряжено: он видит, что Лидия поднимается с пола и подходит к решетке. Ее лицо уже превратилось в месиво полусгнившей плоти. Гнусное зрелище, от которого Бенуа пытается укрыться под своим одеялом.
— Нет! Не трогай меня! Не трогай меня!
Несчастный лихорадочно отбивается здоровой рукой от восставшей из мертвых мучительницы, которую только он один и способен увидеть.
Бенуа отталкивает ее руку, пытающуюся его схватить. Руку, прикосновение которой только он один и способен почувствовать.
Он зовет на помощь. Зовет на помощь свою мать.
Он кричит до тех пор, пока у него не пропадает голос.
Жоашим сжимает в своей руке один-единственный цветок.
Уже рассвело, и он без труда находит нужное место. Этот лес он знает как свои пять пальцев.
Сегодня — годовщина Орелии.
Это был последний из его ангелочков. Это была последняя добыча сидевшего в нем неистового голодного зверя, который затем уснул и с тех пор ни разу не просыпался. Не просыпался благодаря огромному количеству медикаментов…
«Ну вот я почти и пришел», — думает Жоашим.
Он никогда не забывает, где именно находится та или иная могилка, которую он когда-то вырыл своими собственными руками.
Еще несколько шагов — и Жоашим оказывается возле невидимого надгробия. И тут вдруг он на несколько секунд ошеломленно замирает, словно превращается в каменное изваяние, стоящее среди деревьев. Сердце сжимается от охватившего его ужаса.
Кто-то осмелился осквернить могилку его драгоценного маленького ангелочка… В этом не может быть никаких сомнений: кто-то совсем недавно перерыл на могилке всю землю. Хотя эта земля потом, скорее всего, снова была утрамбована и ее поверхность даже успело прихватить инеем, он отчетливо видит, что в ней кто-то ковырялся.
Он не может ошибиться — как не может ошибиться и в том, что Орелия похоронена именно здесь.
Да, именно на этом месте, между двумя величественными деревьями, возвышающимися возле причудливого по форме валуна, Орелия навсегда распрощалась с небом и со звездами.
Его пальцы выпускают цветок, и тот падает на побелевшую от инея землю.
Жоашим опускается на колени и прикасается дрожащей рукой к месту, на котором он когда-то совершил преступление.
В течение нескольких долгих минут он стоит на коленях, потрясенный тем, что здесь недавно побывал кто-то другой…
И вдруг негромкий звук, раздавшийся за спиной, заставляет Жоашима обернуться.
Его несимпатичное лицо перекашивается, а глаза едва не выкатываются из орбит.
Прямо ему в лоб направлен ствол пистолета. Чтобы молить о пощаде, Жоашиму даже не надо становиться на колени — они так уже на них стоит. Стоит и дрожит, как осиновый лист на ветру.
— Не надо!..
— Все кончено, Жоашим…
— Не надо! Не делайте этого! Доктор, нет!
Лесную тишину разрывает грохот выстрела. Пуля попадает бывшему насильнику прямо в голову, и он падает на могилу своей последней жертвы…
Нина, резко вздрогнув, просыпается. Ее колени дрожат, она тяжело дышит.
Да, этот тип в данный момент находится именно там. Ей следовало бы тоже поехать туда и поступить именно так, как она поступила во сне.
Но если она убьет Жоашима, полицейским не составит труда выстроить цепочку доказательств.
Есть ли связующее звено между Лидией и Жоашимом? Кто был знаком с ними обоими?
Их психиатр.
Психиатр, чья дочь была любовницей Лорана, а затем выбросилась из окна третьего этажа…
Нина снова опускает голову на подушку и закрывает глаза.
«Я не могу бросить Манон. Она слишком сильно во мне нуждается… Я придумаю что-нибудь другое… Я заставлю его совершить самоубийство».