Пиратство и воровство. У местных это в крови. Не вытравишь, тот, кто это отрицает, глупец или лицемер.
Комиссар проковылял к ближайшему столику, тяжело рухнул на стул, дождался кофе и граппы, глотком осушил стаканчик я добавил в чашку шепотку тростникового сахара.
Трое сидевших неподалеку бизнесменов с интересом наблюдали за ним. Пошли вы к черту, подумал Рандаццо. До него доносились обрывки их разговора. Язык немного напоминал его родной венето.
От хорватов теперь некуда деться. Они везде, куда ни глянь в развлекательном бизнесе, в подпольной торговле наркотиками в контрабанде. И отделить законопослушных бизнесменов от преступников с каждым годом становилось все труднее.
Комиссар саркастически усмехнулся:
– Салют!
Самый здоровый из хорватов поднял стакан с пивом.
Рандаццо хотел было добавить парочку выражений покрепче, но передумал.
– Как вас называть? – спросил один. – Отец? Брат? Как?
Комиссар молча посмотрел на них. В его понимании хорваты в большинстве своем были мусором. Подонками. Приспособленцами, перебравшимися в соседнюю страну в расчете на легкую наживу и готовыми облапошить первого встречного. Он выпил еще граппы.
– Наверное, из тех молчунов, – обронил тот, что сидел к нему ближе всех. – Слишком занят общением с Господом.
Его сосед, с физиономией выдры, рассмеялся:
– Я бы сказал, что он слишком занят общением с бутылкой. И тем, что у него на тарелке. Ты за это заплатил, отец? Брат, сестра или дядя? Как там тебя?
Никакого уважения. Ни к кому и ни к чему. Еще одна причина, почему он презирал хорватов.
– Я плачу за все, – ответил Рандаццо, стараясь говорить по возможности твердо. – В том числе и за шваль вроде вас.
Теперь он видел их яснее. Один, здоровяк, постарше, другие помоложе. Комиссар окинул взглядом пустую площадь.
– Лаваши! Мальпьеро! Где вы, черт возьми? Как надо, так вас мет?
– Ну вот еще. Полегче с выражениями, – укоризненно заметя здоровяк.
– Где эти гребаные…
Комиссар не договорил и заглянул в ресторан. Никого. Не было даже наглеца-официанта. Площадь обезлюдела. Пустые окна. Закрытые двери. Только неподвижные тряпки на растянутых между домами бельевых веревках. Никого. Только он, хорваты и старые каменные львы.
Рандаццо потянул носом воздух. Воняло тухлятиной – августовский ветерок приносил запахи со стороны Арсенала, у ворот которого плескалась буро-зеленая вода канала.
Здоровяк поднялся. Стряхнул с брюк крошки. Допил пиво.
– Знаешь, по-моему, хуже ничего и быть не может служитель церкви, божий человек – и так матерится. Ест, пьет набивает брюхо, а полмира между тем голодает.
Он посмотрел на Рандаццо, потом кивнул в сторону ресторана:
– Там, откуда мы, люди только мечтают, чтобы так есть. Даже священники.
«Я не священник», – хотел возразить комиссар, но тревожная нотка, прозвучавшая в затуманенной вином голове, заставила его промолчать.
Другие двое тоже поднялись.
– Знаешь, что хуже жадного священника? – спросил один.
Рандаццо снова позвал Лавацци и Мальпьеро, обещая задать обоим по первое число, когда они вытащат наконец на свет свои жирные задницы.
– Хуже жадного священника, – продолжал хорват, подходя к нему с выражением скорее разочарования, чем ненависти, – только продажный полицейский. Тот, что берет, а места своего не знает.
– Неблагодарность, – заметил здоровяк, доставая из кармана что-то черное, тяжелое и знакомое, что-то, при виде чего по спине комиссара под провонявшей сутаной пробежал холодок, – есть эквивалент неуважения.
Он остановился перед Рандаццо с пистолетом в руке.
– Вот почему я решил, комиссар, что легко ты не отделаешься.
Туман в голове мгновенно рассеялся, как будто все выпитое вино – все до последней капли – осело где-то в глубине его.
– Я н-н-никому ничего не г-говорил, – заикаясь, пробормотал он. – И никому ничего не скажу. Передайте ему. Скажите, что я…
Они не слушали. Их глаза шарили по площади – убедиться, что посторонних нет.
– Я передам. – Хорват выстрелил в колено. Как раз в тот момент, когда Рандаццо, собрав оставшееся мужество и силы, начал вставать, чтобы попытаться спастись бегством.
Комиссар поднял разбитую ногу – он еще был уверен, что сумеет уйти, – вскрикнул от боли и понял, что падает. Падая, он почувствован, как что-то укололо его в грудь и живот… маленькие злобные стальные дьяволы вонзились в него, крутясь, ломая и разрезая… обжигающие кусочки металла сверлили его плоть… Мостовая вскинулась ему навстречу. Голова ударилась о камень, зубы хрустнули, встретившись с булыжником.