Ответа у него не было. В кармане пиджака зазвонил телефон – получилось так громко и неожиданно, что все вздрогнули. Он выслушал сообщение Перони, сказал несколько слов и убрал сотовый. Лаура и Форстер, должно быть, поняли что-то по выражению его лица.
– Плохие новости? – спросила она.
Они смотрели на него с любопытством, но без особенного интереса.
– Мы рассчитывали на еще одного свидетеля. Собирались использовать его против Мэсситера, если вы откажетесь.
– И?… – с надеждой спросила женщина.
Лгать не имело смысла.
– Убит. У нас больше нет свидетелей. Так что итог печален: сделано немало, а доказательств нет.
Она забрала у него пустой стакан, принесла полный и, осмотрев рану на голове, вытерла кровь мягкой тряпочкой.
– Теперь вы понимаете?
– Боюсь, что не совсем. Что вы хотите сказать?
– Все просто. Победить его невозможно, но вы осознаете эту истину слишком поздно. Приближаться к Мэсситеру смертельно опасно. Не обольщайте себя надеждой, что можете взять над ним верх.
Он подумал об Эмили, о том, на какой риск она пошла ради него, добровольно, по собственному решению, но и с его молчаливого согласия.
– Слишком поздно…
Лаура Конти пристально посмотрела ему в глаза.
– Мне вас жаль.
Коста покачал головой:
– Я не отступлю. И вы не должны отступать. Это ведь Мэсситер виноват в смерти тех людей, двоюродного брата Пьеро и его компаньона. Он убил двух полицейских. Он исковеркал вашу жизнь. Неужели…
Он замолчал, видя, что слова бьют мимо цели.
– Что? – Форстер отвернулся к окну. – Вы думали, мы жаждем мести? А какой нам от нее толк? Мы просто хотим жить.
– И ничего больше, – добавила Лаура. – Вам не стоит нас уговаривать или заставлять, потому что мы никогда не откажемся от того, что имеем.
– Я об этом и не думал. Хотя, повторяю, мы сумели бы защитить вас.
– А того свидетеля вы защитили? – с неожиданной резкостью бросила она. – Пожалуйста, уходите и оставьте нас в покое. Мы знаем его лучше, чем вы. Уходите. Завтра нас здесь не будет. Вы ведь не выдадите нас? Не расскажете, что мы здесь? Знаете, в Венеции секретов не бывает.
Форстер многозначительно погладил дробовик.
– Вы уверены, что не передумаете? – спросил Коста.
Оба кивнули. У него не было других аргументов ни для убеждения, ни для принуждения.
– В таком случае выслушайте меня. Через несколько часов Мэсситер заключит важную сделку. Очень важную. В результате ее он станет едва ли не самым влиятельным человеком в Венеции, а может быть, и за ее пределами. И тогда уже никто не посмеет поднять на него руку. Ни на местном уровне, ни на региональном. Не исключаю, что и выше. Он…
Лишь сейчас, видя перед собой две пары испуганных глаз, Коста понял, на какую высоту вознесется Мэсситер.
– Он приобретет такую власть, что выступить против него станет практически невозможно.
Дэниэл Форстер негромко, но с чувством выругался.
– Обещаю, что никому о вас не скажу, но тем не менее советую убраться отсюда как можно дальше. И не говорите Пьеро, куда собираетесь. Он и без того рискует слишком многим. Если я смогу как-то помочь…
Глаза Форстера блеснули в полутьме.
– Знаете, я ведь мог бы его убить. Тогда… раньше…
– Почему же не убили?
Англичанин посмотрел на дробовик, горько усмехнулся и покачал головой:
– Потому что был дурак.
Глава 21
Лодку покачивала легкая зыбь. Пьеро Скакки провел на воде полжизни, и ему не надо было долго думать, что знаменует эта волнующаяся, переменчивая, плещущая об обветшалый борт его старенькой «Софии» мощь. Надвигалась перемена. Еще один шторм, или, может быть, то возвращался с юга сирокко, в чреве которого вихрилась и клокотала горячая пыль. Лето в лагуне никогда не уходило легко и покорно. Оно сопротивлялось и кричало, не желая уступать приближающемуся холоду. До сентября оставалось два дня. Жара продержится еще месяц или чуть больше. Но неистовый пыл лета неизбежно растает в прохладном смирении осени, а ее убывающие дни принесут наконец ясный ледяной покой зимы. Это время года Скакки любил больше всего. Время, когда в старых дубовых бочках начинает бродить виноград. Когда в небо поднимаются утки и бекасы. Когда Ксеркс готов лезть в любое болото, в грязь, жижу и снежную кашу за птицей, упавшей с прозрачного, безоблачного неба, укрывавшего разбросанные по лагуне острова так же, как и тысячу дет назад.
Но перемены надвигались отовсюду, неумолимо, неотвратимо, и с этим фактом нельзя было не считаться. На первое место снова выходили деньги, и Скакки не представлял, чем ответить на новый вызов, где их найти. У него еще оставались последняя вязанка дров и мешок с золой от водорослей, купленный за гроши у одного фермера на Ле Виньоле, крохотном островке к юго-западу от Сант-Эразмо. Груз надо доставить Арканджело, после чего его отношения с этой семьей заканчивались. Что бы ни случилось потом, остров Хьюго Мэсситера будет для Скакки запретной территорией. Воспоминания, когда он выпускал их из кладовой памяти, все еще обжигали. Они не пробуждали жажду мести – это чувство давно ушло. События пятилетней давности – смерть двоюродного брата, бегство Дэниэла Форстера и Лауры Конго – соединились в цепь трагедий, дергать за которую у него не было ни малейшего желания. Что важно, так это жить в настоящем. В том настоящем, которое он находил вполне комфортным, пусть даже и не всегда ему подконтрольным.