Уже давно никто не думал и о семейной могиле. Слишком много было других забот, не всегда приятных и всегда насущных. И вот ночной сирокко принес в дом смерть, и она с небрежной жестокостью забрала с собой две жизни.
Дверь открылась, и в комнату торопливо вошел Микеле, за которым, как всегда, следовал Габриэль. Неожиданно для себя Рафаэла поняла, что видит их по-другому. Микеле был на двенадцать лет старше и всегда казался ей взрослым, но сейчас, пожалуй, впервые выглядел на свой настоящий возраст. Смерть Уриэля заставила Рафаэлу осознать то, что они так долго и упрямо старались не замечать: Арканджело тоже смертны. Случившееся как будто откинуло разделявший их занавес, явив при этом не близость, на которую она надеялась, а немалую дистанцию.
Перенесенный когда-то инсульт оставил морщинистый след на правой стороне лица Микеле. Невысокий, с редеющими, зализанными назад седыми волосами и «вдовьим пиком», он напоминал человека, неожиданно для себя вступившего в последнюю стадию жизненного пути. Внешне Микеле никогда не производил сильного впечатления, но стоило ему заговорить, как властность сама собой проступала в могучем звенящем голосе, даже если слушающий не знал ни венето, ни итальянского, ни французского, ни английского, ни немецкого, которыми владел этот человек. И вот он состарился.
Опустившись за полированный стол, Микеле раздраженно хлопнул ладонью по столу, не говоря ни слова проглотил кофе и лишь затем отломил кусок булки.
Севший рядом Габриэль молча потянулся за кофе и пастой. Рафаэла вытерла лицо рукавом старой хлопчатобумажной рубашки, еще раз посмотрела на лагуну и села по другую сторону стола, напротив братьев. Арканджело всегда ели вместе. Так было и так должно быть.
Она ждала. Разделавшись с кофе и булкой, Микеле уставился на сестру своим единственным здоровым глазом.
– Здесь скоро будет полиция. Станут всех расспрашивать. Задавать одни и те же вопросы. Совать свои длинные носы туда, куда их не просят.
– Микеле, – негромко, чтобы он не подумал, будто ей вздумалось перечить капо, сказала она. – Без полиции не обойтись. Мы ничего не можем сделать. По-другому не бывает. Уриэль… Бедняжка Белла…
– Бедняжка Белла! – рявкнул он. Повисшие в уголке рта крошки посыпались на полированное дерево. – С самого начала от нее были одни неприятности. Лишний рот и никакой пользы. Бедняжка Белла! А как же мы?
Габриэль, выглядевший гораздо моложе Микеле, хотя разница в возрасте составляла всего два года, тупо уставился в тарелку, явно не желая вступать в разговор и высказывать собственное мнение.
– Их нет, – тихо напомнила она. – Ни его, ни ее. И что бы ни случилось, о мертвых не принято говорить плохо.
Старший брат поставил на стол чашку и метнул на сестру недовольный взгляд. Рафаэла машинально подняла глаза на портрет. Иногда Микеле казался ей отцом. Разделить их бывало нелегко.
– Мы все знаем, что случилось, – ровно заговорил он. – И чем скорее все это будет зафиксировано на бумаге, тем раньше мы вернемся к делам. К бизнесу.
– Микеле…
Выражение его лица заставило ее замолкнуть. В семье никогда не прибегали к физическому воздействию. Даже во времена Анджело. В этом просто не было необходимости – холодный, неумолимый взгляд капо моментально склонял любого к покорности.
– Мы не сдадимся, Рафаэла. У нас все получится. Иного я не допущу.
Он смел с колен рассыпавшиеся крошки и поднялся. Габриэль, поспешно допив кофе, последовал примеру брата.
– Куда вы собираетесь? – спросила она.
– Надо проверить печь. Подсоединить газ. Выяснить, что нужно поправить и сколько на это уйдет времени. Если потребуется, приглашу специалистов со стороны. Думаю, страховки на ремонт хватит.