Эмили закончила есть мороженое и ловко бросила салфетку в урну. Вот бы и Перони так научиться, подумала Тереза. Она скользнула взглядом по серой лагуне с ее неослабевающим потоком теплоходов, катеров, моторок, водных такси и грузовых барж и вздохнула:
– Так или иначе, мне все равно придется ему сказать. Я же не могу просто промолчать.
Они уже обсудили вопрос в поезде, в тесном вагоне второго класса, по пути из Рима. Смена у Терезы закончилась в два часа ночи, и другого варианта не было. Эмили возражать не стала. Она вообще легко примирялась с мелкими неудобствами. Тереза познакомилась с ней чуть больше восьми месяцев назад, но уже поняла, что общаться с американкой легко и приятно. И даже разговаривать на такую вот тему. По крайней мере легче, чем объясняться с Джанни Перони.
Эмили нахмурилась, забрала у Терезы пустой стаканчик и отправила его в ту же урну. В ее заботливости было что-то материнское.
– Наверняка ты еще ничего не знаешь, – сказала она, глядя подруге в лицо. – Так что не торопись.
– Ради Бога перестань! – раздраженно бросила Тереза. – Не забывай, что я тоже врач. Они могут нести любую чушь, но меня-то не провести. Я и сама порой кормлю людей такой же. Так-то вот. Ничего уже не изменить.
Не позволяйте больному терять надежду. По крайней мере пока сохраняется хоть какая-то альтернатива. Все специалисты, консультировавшие ее без ведома Перони, говорили одно и то же, всячески стараясь скрыть правду. Но скрыть это было невозможно. Разговоры о закупорке маточной трубы не рассеяли подозрений. Тереза знала, как разгрести словесную муть, и когда добралась до сути, истина предстала перед ней с ужасающей ясностью: ее репродуктивная система оказалась ни на что не годной. Она увидела жестокую правду в их глазах, когда задала последний, прямой вопрос. Надежды нет. Не помогут ни хирургическое вмешательство, ни даже искусственное оплодотворение. Тереза Лупо бесплодна – ненавистное слово точнее других подытоживало ее ситуацию – и останется таковой до конца своего быстро сокращающегося детородного периода.
Эмили опустила глаза, и Тереза мысленно упрекнула себя за несвойственную несдержанность.
– Извини, извини, – пробормотала она, беря американку за руку. Нику хорошо с ней. Такая добрая, красивая и искренняя. К тому же умная. Вот станет архитектором, и все у них сложится. В последнем она не сомневалась, хотя порой и задавалась вопросом, насколько совместимы архитектор и полицейский. – Торжественно обещаю покончить с плохим настроением и до конца отпуска являть образец счастливой невинности.
– Полегче с амбициями, – предупредила Эмили.
– А почему бы и нет? Начнем с того, что сама идея не выдерживает никакой критики. Мы с Джанни и дети. Он – пятидесятилетний отец двоих детей. Я – старая дева тридцати с… ну, не будем уточнять… у которой дети всегда ассоциировались с зоомагазином.
Живое личико Эмили омрачило облачко сдержанного скептицизма. Как завидовала Тереза ее красоте! Изящная блондинка, чудесные прямые волосы, всегда легкие и чистые – Эмили была из разряда тех, кого другие женщины обычно ненавидят. Ну не то чтобы ненавидят, но по крайней мере недолюбливают. Смотрят и думают: почему она, почему не я? И главное, ей все давалось легко, само собой, хотя Тереза и понимала, что такое впечатление обманчиво. Она понимала это, замечая набегавшую на лицо Эмили тень, когда речь заходила о Риме, Нике и большом старом доме на Старой Аппиевой дороге, где подруга жила в последние месяцы одна.
Разговор грозил принять опасный оборот, перерасти в жаркое разбирательство. Обычно, чтобы избежать худшего, Тереза прибегала к экстренным превентивным мерам: разыгрывала небольшую сцену, требовала подать кофе или подставляла губы. В данных обстоятельствах рассчитывать на эти хитрости не приходилось.
– Проблема в Джанни, – призналась она. – Он и бровью не поведет. Я еще не встречала людей, которые бы так легко воспринимали любые неприятности. Я другая. Я на них зацикливаюсь. Хожу и думаю, думаю. Или погружаюсь в работу и стараюсь выбросить все из головы. Помогает. Хотя и ненадолго. Но сейчас у меня ничего не получается. Когда вокруг… – она махнула рукой в направлении колокольни Сан-Джорджо Маджоре, отражавшейся в зеленоватой воде залива, – …все это.