Последнее, что он видел: губы Ирики, склоняющиеся над его лбом. Нежный поцелуй, а затем – пустота.
Очнулся Вильям глубокой ночью. Вокруг – тьма, и даже полная луна, сверкая ярким фонарем на небе, не желала заглядывать в окна могучего замка. Парень открыл глаза и первое, что обнаружил: парящий над ним нежно-сиреневый балдахин. Многочисленные прислужницы перенесли его на хозяйское ложе и, раздев, оставили отдыхать. Ничего странного. Старая развратница обожала обнаженные тела, заставляя домочадцев разгуливать в едва прикрывавших срамоту полосках ткани. Молодого человека не покидала уверенность, что до его появления они вообще не носили одежды. Теперь же госпожа, ревнуя к каждому столбу, не могла позволить любовнику глазеть, на кого попало. И, честно говоря, было о чем беспокоиться. Порой Вильяму казалось, что количество роскошных женщин в этом месте зашкаливает. Помимо прислуги, среди которой он еще не встретил ни одного мужчины, будь то садовник, водитель или дворецкий, по коридорам постоянно сновали какие-то гостьи. Подруги, родственницы, знакомые – все находили приют у Ирики и вели себя так, словно всегда жили под крышей ее дома. Но стоило хозяйке показаться, и все в их поведении менялось. Столь подобострастной любви, преданности и уважения парень не встречал ни разу.
Ворчливо сыпля проклятьями, Вильям дал глазам привыкнуть к мраку. В комнате он был один: его благоверная чудесным образом испарилась. Обычно женщина не оставляла возлюбленного даже, когда он спал, а тут исчезла посреди ночи. Любопытство взяло верх. Молодой человек попытался подняться, но состояние оказалось нестабильным. Вроде он все понимал, видел, слышал, но вещи вокруг по-прежнему искажались. Любовница явно подмешала в напиток что-то, что должно было продержать его в Царстве Морфея до утра. Тело предательски не подчинялось, но упрямца было не сломить. Медленно скользнув на пол, он умудрился встать на четвереньки и кое-как доползти до ванны. Водные процедуры особо не помогли, но все же позволили очутиться на ногах. Опираясь на стены, парень двинулся в путь.
Коридор, снова коридор. Вильям не разбирал, куда направлялся, пока, наконец, не осознал, что послушно следует за чудесной музыкой. Она ласкала слух, обещала чуть ли не фееричное наслаждение и буквально приглашала присоединиться к чему-то важному. Так он добрался до огромных ворот центрального зала. Сил почти не осталось. Тряхнув двери и сообразив, что те не хотят поддаваться, молодой человек грязно выругался. Вероятно, в другой раз, прислушавшись к инстинкту самосохранения, он не стал бы в таком состоянии продолжать упорные поиски, но не сейчас. Выпитое снадобье не отпускало, а невероятные звуки так манили, что совокупность яростного желания встретить источник мелодии и полное безразличие к последствиям, толкали на опрометчивый шаг.
Упорно карабкаясь вдоль стен, парень взобрался на второй этаж, где на нижнее помещение выходил целый ряд массивных балконов. Вид из них открывался отличный. Вздохнув полной грудью, Вильям ощутил бодрящую прохладу: все окна были распахнуты настежь. Облокотившись на ближайшую колонну, он перегнулся через перила и… Увидел совершенно не то, что ожидал. Ни преступный клан, устроивший кровавые разборки, ни наркопритон, приютивший богатых клиентов и даже ни садистскую вечеринку. Это была настоящая вакханалия.
В центре сумрачного, освещенного одними свечами, сводчатого зала стоял древний жертвенник – потемневший от времени могильный камень. На нем, распластав руки и ноги, лежал голый мужчина. Он не был связан, никто его не держал, но сдвинуться с места бедняга не мог. Его будто сковала невидимая сила, но не против воли, а по собственному желанию. И тут до Вильяма дошло. Жертву, как и его, привела музыка, которая оказалась вовсе не музыкой, а сказочным песнопением. Однако издавали его не миловидные нимфы, а уродливые, сплошь худые, с четко выраженными ребрами под тонкой коричневатой кожей, обнаженные существа с обвисшими грудями. Несмотря на то, что температура в комнате соответствовала уличной (а в августе, ночью, это градусов шесть тепла), их не била дрожь. Вместо волос из голов дьяволиц торчали кривые коряжистые ветки, а за спинами порхали махровые, древесного оттенка крылья, точь-в-точь как у обычной моли. Корявые конечности уродин с длинными когтями-шипами вместо пальцев, призывно тянулись вверх, а безобразные рты без губ шевелились в бешеном танце. Из человеческого в них почти ничего не осталось. Лишь верхняя часть лица, со слегка изменившимся, более крупным, разрезом глаз, выдавала некогда знакомых ему женщин. Продолжая источать волшебную мелодию, они гигантской воронкой кружили вокруг несчастного и, стоящего рядом с ним, монстра покрупнее. Чудовище было до коликов пугающим: мощным, отвратительным, с высоким воротником коряг на плечах. Оно словно впитывало боль и страх, что исходили из обреченного бедолаги, и самое ужасное – имело лик Ирики.