Что за кошмарный у нее вид! А этот негодяй сидит себе и невозмутимо рассматривает ее фотографии и вырезки из газет. Как он вообще посмел сюда явиться?
— Что случилось с твоей ногой? — Гость поднял на Мэри глаза.
— Разрыв сухожилия, мениск и черт знает, что еще… — Она наклонилась, резко захлопнула увесистый альбом, бесцеремонно отобрала законную собственность и прижала к груди.
— Кто оперировал? — последовал новый вопрос Мейсона, никак не отреагировавшего на явную грубость.
— Сэр Уолт Эббинс.
— Лучший из ортопедов.
— А я думала, сей титул принадлежит вашей светлости, — съязвила Мэри. — Во всяком случае, Сесиль так думает. Звоня домой, сестра всякий раз жаловалась на то, как сложно наладить контакт с новым врачом-консультантом и какого неповторимого, бесценного специалиста Оклендский госпиталь утратил в лице Мейсона.
— Кстати, как поживает Сесиль? — поинтересовался он.
— А то ты сам не знаешь? — небрежно бросила Мэри.
— Если бы знал, не спрашивал бы.
— Шагу ступить не может без богоподобного хирурга!
— Мне понятно твое враждебное отношение к медицине, но Уолт Эббинс в самом деле не имеет себе равных. Неужели операция не помогла?
— Я не испытываю ни малейшей враждебности ни к медицине, ни к медикам. — Кроме тебя как мужчины, мысленно добавила она. — А в чем дело? Заговорил профессиональный интерес? Может, операция прошла весьма успешно, и занимайся я чем угодно, кроме балета, то и не вспомнила бы о травме.
— Трагическая история. Что там писали критики? «Сцена утратила потрясающей силы юный талант», — процитировал он газетную вырезку.
— Трагедия — это смерть, стихийное бедствие и голод, — возразила Мэри. — Я не Мольер и не считаю балет основой мироздания. Классик преувеличивал, считая, что если бы люди умели танцевать, то не было бы ни войн, ни других трагедий.
— А как насчет дифирамбов в твою честь?
— Я хорошо танцевала, — невозмутимо заметила она. — Но насколько хорошо трудно сказать — ведь все в прошлом. Многообещающий талант подвержен ударам судьбы: даже натренированное тело уязвимо, а вот душа и разум — это уже зависит от характера.
— И ты не озлобилась? — Мейсон напряженно всматривался в лицо собеседницы, словно не веря, что она и в самом деле не воспринимает происшедшее как непоправимую трагедию. Газетные вырезки предрекали ей блестящее будущее.
— Могла бы озлобиться, — призналась Мэри, мысленно оглядываясь назад. Ей уже поручали сольные номера и первые партии, газеты наперебой твердили о новой восходящей звезде. Она решительно расправила плечи, отгоняя невеселые мысли. Тоже мне, психолог-любитель выискался!
— Итак, ты философски смотришь на вещи. Не жалеешь о своем выборе?
— Первое время я, как водится, рыдала от жалости к себе, но это прошло. Нельзя же ставить крест на всей жизни. Я не желаю уподобляться жалким неудачникам, которые оплакивают судьбу, когда все еще впереди. Да, я не могу танцевать на сцене на том уровне, который требуется. Но это не мешает мне наслаждаться музыкой, танцем, вдохновенным порывом чувств…
— Я помню тот вечер…
Мэри неловко переминалась с ноги на ногу, прижимая к груди альбом.
— Это что, осуждение? — спросила она неуверенно.
— Нет, на расстоянии я наслаждался каждой минутой. — Уголки его губ поползли вверх.
— Почему на расстоянии? — Мэри затаила дыхание, завороженно глядя на Джефа и забыв, что он помолвлен.
— Рядом с тобой… теряешь голову.
— Чем же тебе помочь?
Приятно было осознавать, что из-за нее респектабельный врач и впрямь теряет покой. Но поскольку он ей доставляет одни мучения, высшая справедливость требует, чтобы и ему приходилось несладко. Впрочем, будущее мистера Мейсона тщательно распланировано на многие годы, и для нее места в нем нет. Об этом он заявил открытым текстом.
— На что ты меня толкаешь? — Джеф обжег ее таким взглядом, словно разгадал порочные, греховные замыслы. Увы, рядом с ним она и впрямь потеряла всякий стыд.
— Я всего лишь поддерживаю разговор. — Мэри извлекла из кармана огромных размеров платок и поднесла его к покрасневшему носику.
— Ну и видик у тебя, — покачал головой Джеф. — Может, и я могу чем-то помочь?
— Спасибо тебе большое. Весьма любезно с твоей стороны напомнить о том, как кошмарно я выгляжу. Сама о себе позабочусь.
— Я в этом не сомневаюсь…
Сияя добродушной улыбкой, в гостиную возвратилась Линда Грант и торжественно водрузила на столик поднос с чаем и булочками.