Змей шел по вагонам, по коридорчику — слева от него тянулись прозрачные двери купе, справа в окошках мелькали сомнительные красоты среднерусских пейзажей. Пройдя очередной вагон, Змей заходил в закуток с пока запертой дверью в клозет, открывал глухую, без всяких окошек, дверь в тамбур, попадал в «место для курения», где все пепельницы были пока что девственно чисты, и переходил из тамбура для курящих в рабочий тамбур следующего вагона.
Дабы не возникло вопроса у пассажиров, отчего гражданин в строгом, не особенно дорогом, но приличном костюме двигается из хвоста в голову состава в замедленном темпе, Змей имитировал легкую хромоту. Типа, больная нога, а вовсе не обостренное внимание тормозит его поступательное движение.
Кондиционеры еще не заработали во всю мощь, и нет ничего удивительного, что в душной, замкнутой атмосфере хромоногий гражданин решил расстегнуть пиджак на все пуговицы.
В окна справа светит еще яркое солнышко. Таким образом, наличие очков с затемненными стеклами на носу у Змея совершенно оправдано. И незаметно за стеклами, что глаза постоянно косят влево, пристально всматриваясь в лица, в фигуры, в габариты редких пока пассажиров купе-аквариумов.
Будний день, середина недели, вагоны в хвосте состава почти что пустые. Лишь отдельные купе заняты одинокими пассажирами, иногда парой. Это упомянутые выше любители комфорта, согласившиеся отслюнявить «проводникам» за привилегию обособленности. Сразу по отправлении они перешли в хвост из головы гусеницы экспресса. Рыба тухнет с головы, по тому же принципу и продаются билеты — начиная от локомотива. В первых вагонах пассажиров всегда больше.
Однако до первых вагонов еще хромать и хромать. И возможно, потом придется хромать обратно, если при первом прочесывании Охотник не обнаружится.
Змей ковыль-ковыль-ковылял, зорко косил глазами и думал — а не слишком погорячился Уполномоченный, отдавая приказ сразу гасить Охотника?..
Ежели на Московском вокзале в Питере все будет готово к теплой встрече оного, так почему бы не взять его там полу— или абсолютно живым? Допросить и судить гада образцово-показательно...
Не-а, старик не слишком погорячился. Обдумывание Змеевым темы закончилось в пользу здравомыслия Ветерана. Кто его знает, Охотника, быть может, он собирается спрыгнуть с поезда в Ленинградской области. А стрелку на вокзале забил, чтобы заморочить головы резидентам. Одного из которых — кстати! — таки уже арестовали и уже — кстати! — раскололи. От Охотника, как и от любого человека особой выучки, следует ожидать самых неожиданных ходов...
По прихоти сцепщиков вагон-ресторан находился аккурат посередине состава. Змею оставалось пройти до него вагон и еще вагон, и тут он заметил в одном из купе похожего... Тьфу ты, черт! Всего лишь похожего на Охотника мужика. Плечи у мужчины, разложившего колбаску на столике, откупоривающего бутылек с пивом, поуже, гораздо уже плечи, чем были у Охотника. Накачать, расширить плечи — это легко умеючи, а вот сузить — шиш! Меж тем левая кисть Змея уж чуть дернулась кверху, а левый локоть готов был согнуться. Хреново. Нервишки-то, оказывается, на пределе. Доселе не ощущал нервозности, а как возник повод, так чуть было не выстрелил, обознавшись. М-да, весело шутит порой с нами наша собственная психика. Не любит она, психика, состояния тревожного — чего душой-то кривить? — тревожного, конечно, тревожного ожидания, именуемого красивым словечком «саспенс». Психика его не любит, этот самый саспенс, а вот Альфред Хичкок обожал, извращенец...
В следующих купе этого вагона никого, даже отдаленно похожего на Охотника, не наблюдалось. Продолжая хранить бдительность, продолжая хромать, Змей проделал не особо хитрое дыхательное упражнение, загоняя психику в удобоваримые волевые рамки. Ох, недаром, подумал Змей, зачинщики службы особых порученцев отправляли последних на заслуженный отдых в сорок лет, ох, не просто так ограничивали службу по возрасту! Как ни крути, а с годами все системы человекоустройства изнашиваются. Одно приятно — и Охотник тоже давно не тот, каким был многие лета тому назад.
Вагон пройден. Открывая дверь в тамбур, Змей решил сделать привал в ресторане. Дать отдохнуть глазам, окончательно договориться с психикой, перекусить тоже не помешает.
В тамбуре курила ярко накрашенная девица. Подволакивающего ногу мужчину она игнорировала. Впрочем, как и он ее.
Переход между вагонами, где стук колес отчетливее и громче и где можно не изображать хромоту, рабочий тамбур последнего перед ресторанным вагона, стандартный коридор и первая дверь слева, как и во всех предыдущих вагонах, дверь в служебное купе открыта, и «проводница» — полноватая женщина средних лет, которую трудно даже заподозрить в принадлежности к спецслужбам, — узнав Змея, показывает ему правый кулак с двумя оттопыренными пальцами. В предыдущих вагонах «проводники» жестикулировали в основном левой. Количество оттопыренных пальцев левой соответствовало числу занятых купе. Два поднятых пальца правой означают, что в этом вагоне остались свободными всего два купе.
В купе № 1 спит лысый толстяк, во втором номере пусто, третье купе занято молодой семьей: папа, лет тридцати, мама годков на семь моложе и ребенок годика три, в том возрасте, когда пол дитяти еще трудно определить, тем паче искоса глядя сквозь темные стекла.
Исследуя косым взглядом купе с молодой и, наверное, счастливой ячейкой общества, Змей услыхал, различил в шуме колес шаркающий звук раздвигающихся дверей далеко, по меркам вагона, в самом конце, у дверцы, над которой висело табло скорости. Звук, разумеется, потянул за собой взгляд, и глаза увидели, как из самого последнего купе, разминая сигарету в пальцах, вразвалочку вышел...
Змей глазам своим не поверил!..
Змей не видел его столько лет, с момента окончания спецкурсов, но узнал сразу же. Узнал мгновенно и его горбоносый профиль, и осанку, как у борца-вольника, и курчавые черные волосы, которые у висков время присыпало сединой.
Экс-особый порученец Вепрь, одетый в добротную, много дороже, чем на Змее, пиджачную пару, равнодушно посмотрел влево, взглянул сонно из-под густых бровей на далекого от него мужчину в черных очках и, сунув в губы вялой рукой сигарету, отвернулся, шагнул к двери в загончик, за которым еще одна дверь к «месту для курения». Отворачиваясь, он, этак с ленцой, сунул вялую правую в накладной пиджачный карман. Ничего вроде бы особенного — ну избавил пальцы от сигареты и полез в карман зажигалку нашаривать. Ничего вроде бы настораживающего, ежели оставить без внимания тот факт, что левой рукой дверцу открывать ну совсем неудобно и даже противоестественно...
Дальнейшее происходило за считаные секунды.
Вепрь, поворачиваясь вроде бы к двери, начал поворот, отвернулся от Змея, достоверно не спеша, но, как только его правая кисть залезла в правый карман, так он вдруг ускорился и, приседая, в единый миг крутанулся на все сто восемьдесят градусов. Стрелять сквозь пиджачную ткань он не рискнул. Сопоставил риски и выбросил на повороте правый кулак, сжимающий пистолет с укороченным рылом ствола. Вытянул руку с оружием, чтоб уж попасть наверняка, уверенный, что сумел обмануть и опередить Змея, которого Вепрь, ясен перец, тоже сразу узнал. Быть может, узнал даже на толики мгновения быстрее. И безусловно, про чью душу явился Змей, понял. И отчего у Змея расстегнут пиджак, догадался. О спрятанной под пиджаком стреляющей смерти он догадался. Откуда было знать Вепрю, что оппоненту незачем лезть под пиджак, что — спасибо Ветерану! — у Змея имеется фора в один молниеносный выстрел.
Вепрь просчитался, а Змей, едва его неожиданный противник начал вращение, поднял левую руку, дернул запястьем вверх, и под манжеткой неприятно содрогнулся цилиндрик на ремешке.
Выстрел прозвучал так, будто на стыке рельсов образовался ухаб и колесо, подпрыгнув на нем, ударилось о камертон стального пути. Выстрел вписался в перестук колес более резкой нотой, пуля ударила в грудь Вепрю, разорвала одежду, кожу, мясо, раздробила ребро, вошла в мякоть легкого и застряла в мешочке сердца. Смерть скосила крутящегося юлой Вепря, отшвырнув его к дверце-тупику.