— Что со мной? — спросила, чувствуя пульсирующую боль в голове.
— Это ты мне ответь, — ответила немолодая женщина. — Ты уже в пятый раз за этот месяц попадаешь сюда. Что на этот раз? Поскользнулась в душевой и упала? Что именно?
Опустив глаза, я не знала, что ответить. Я же не могла вот так взять и сказать, что произошло. Тогда мне не жить.
— Отпусти, — попросила я Энди.
Он, неотрывно глядя на меня, дал понять, как только открою рот, моя жизнь превратится в ад. Отойдя в сторону, он спросил миссис Макинтош:
— Я могу идти?
— Да. Спасибо, что помог Карле, — с улыбкой ответила женщина.
— Всегда рад, — улыбнулся парень в ответ и перед тем как уйти, снова бросил на меня суровый взгляд.
Как только мы остались один на один с медсестрой, она спросила:
— Так, Карла, что случилось? Можешь теперь говорить, когда он ушёл.
— Ничего, — ответила я, сев на кушетке. — Просто стало плохо.
— Просто? Что же, милая моя, большая шишка на голове говорит обратное. Они ударили тебя?
У меня просто дар речи отобрало. Я испуганно уставилась на подругу моей покойной матушки. Она единственная в этом городе, кто нормально относилась ко мне.
— Да что вы такое говорите?! — возмутилась я. — Никто меня не бил. Мне стало плохо. На солнце перегрелась.
Я рукой указала на окно, через жалюзи которого пробивалось осеннее солнце.
— На солнышке перегрелась? Что-то мне не верится. У тебя шишка с орех. Как ты это объяснишь?
— Ударилась.
— Ударилась? — переспросила миссис Макинтош, сев за стол. — А если в следующий раз они тебя убьют?
Шумно выдохнув, я спросила:
— Кто меня убьёт? Я не понимаю. Послушайте, меня никто не бил. Я потеряла сознание и ударилась.
— Хорошо, — хлопнув себе по коленях, женщина поднялась. — Я сделаю вид, что поверила тебе. Учти, это в последний раз.
— Спасибо, — выдохнула я, чувствуя себя скверно.
— Тебе нужно отдохнуть. Я дам освобождение. Можешь идти.
Отвернувшись, она начала что-то писать. Спустив ноги на пол, я, выпрямившись, почувствовала лёгкое головокружение и тошноту. Но всё поспешно отступило. На несгибаемых ногах я пошаркала к двери.
— Карла, подожди, — окликнула меня миссис Макинтош. — Возьми, — в моей руке в миг оказался пакетик с небольшими желтоватыми таблетками. — Пей их три раза на день после еды, когда начнёт болеть голова.
— Что это?
— От головной боли, — ответила женщина, открывая мне дверь. — Не позволяй им делать это с собой.
— Вы о чём? — переспросила я в недоумении.
Проигнорировав мой вопрос, она сказала:
— Зайдешь через два дня. Если симптомы головокружения и тошноты не пройдут, нужно съездить к врачу.
Оказавшись в коридоре, я, обернувшись, посмотрела на закрытую дверь. Мне не хотелось, чтобы кто-то ещё знал, что произошло на самом деле. В прошлом я много врала, когда разговор заходил на эти темы. Врала без стыда и совести. Что мне оставалось ещё делать? Я смерилась с тем, что происходило. До конца жизни я была и буду аутсайдером с большой буквы.
Подойдя к двери в комнату, я прислушалась. За дверью стояла тишина — значит соседки по комнате где-то гуляют. В этом месте у меня оставалась единственная подруга ещё со школы — Софи. Она поддерживала меня в самую трудную минуту. Каждый раз останавливала, когда я понимала, что вот она — черта, а там — свобода. Напоминая мне, что они недостойны такой жертвы. Я держалась молодцом, а это главное.
Войдя в комнату, я огляделась, как обычно ожидая очередного подвоха. Соседка по комнате меня игнорировала. Очень странно, но и она отсутствовала. Вот и хорошо. Я могла бы жить с бабушкой в доме родителей. Не хотелось обременять ее, да и мне тяжело засыпать в доме, где всё напоминает о прошлом.
Усевшись на немного примятую постель, я тяжело вздохнула и опустила голову на подушку. В голове роились мысли одна краше другой. Всё еще ощущая на себе прикосновения Энди, я впервые после стольких лет неприкосновенности ощутила «это». Страх, когда ко мне прикоснулся Энди.
Интересно, каково это, когда к тебе прикасается любимый парень? Что чувствуешь?
Восхищение? Радость? Любовь.
Любовь. Интересно, какая она на вкус? Сладкая или, быть может, с налётом горечи? Мне никогда этого не узнать. Сколько бы сил не вложить, я — это я. И ничего не изменить.
По щеке скатилась одинокая слеза.
Проснулась я от того, что дверь с грохотом захлопнулась. Вздрогнув, я села, сонно протирая глаза. На пороге возникла Софи. Свои короткие светлые кудряшки она кое-как заплела в небольшую косу. Обычно выглядевшая улыбчивой, в этот момент явно была чем-то обеспокоена. Упав на свою кровать, она, глубоко задышав, произнесла: