— Извини, Тони, we love you. Ты нам еще понадобишься, Тони…
С этими словами он проделал точно такой же маневр с Джорданом, засунув ему пистолет в горло.
Я думал, что он разнесет ему голову, но он выстрелил вхолостую. И расхохотался. Смехом облегчения. Жутко довольный собой.
— You got some job, Tony… Ты еще поработаешь на нас, Тони…
И снова прицелился в меня.
В меня.
Меня всего трясло, я спустился в холл и увидел там лишь обычную суету постояльцев вокруг столиков, накрытых для завтрака. И раздраженного дневного портье, который еле успевал обслуживать набежавших невыспавшихся туристов, удивленных его мрачной физиономией. Мои часы показывали 8.30.
Вестибюль пуст. Слезы выступают у меня на глазах, когда мне не удается поднять руки и толкнуть стеклянную входную дверь — нет сил. Я налегаю на нее плечом, потом всем телом — бесполезно, она не поддается ни на миллиметр. Мои толчки ни к чему не приводят. Я с трудом сдерживаю новый прилив слез и наконец каким-то чудом, едва коснувшись стекла, выбираюсь из отеля.
Улица. Солнце…
Этьен, наверное, давно уехал.
Или же ему приказали уехать. Прогнали, когда он собрался предупредить меня об опасности.
Но нет, его «Datsun» стоит на месте, прямо у меня под носом — как мне кажется, даже слишком близко, хотя на самом деле машина ни на йоту не сдвинулась с места. Когда я хлопаю дверцей, Этьен медленно поднимает голову. Внезапно я чувствую жгучее желание убежать отсюда и выплакаться всласть; нервы совсем ни к черту. Я прикрываю глаза ладонью, чтобы найти спасение во мраке и скрыть свою ярость. И свой страх. Мне бы сейчас маску… Он молча ждет, когда я очухаюсь.
— Ты видел, как они входили? Молчание. Ему явно не по себе. Я жду.
— Отвечай, Этьен. Ты видел, как они входили? — Да.
Я изо всех сил прижал ладони к лицу, чтобы сдержаться и не вцепиться ему в горло. Мне страстно хотелось излить в этом укусе все отвращение, всю ярость, что скопились в моем сердце.
— И ты… ты даже не шелохнулся. Струхнул… Или ничего не понял и оттого…
Из-под моих ладоней вырвалось рыдание.
— Ты мне не поверишь, Этьен… Но я кончаю с этим, слышишь, кончаю… Пускай Бертран сдохнет… Пускай все они сдохнут…
Я так сильно надавил на глазные яблоки, что передо мной в темноте заплясали разноцветные звездочки, и я испугался, что ослепну, если рискну сейчас взглянуть на дневной свет и на улицу.
— Когда я увидел, как они входят в комнату, я решил… решил, что старик меня сдублировал… послал эту пару кретинов следить за мной, пока я не приведу их к его детишкам… я решил, что теперь они сами всем займутся… они ведь настоящие профи… возьмут на себя доставку… Но я еще раз облажался… я облажался с самого начала, ты слышишь, Этьен?
— Да.
Внезапно я отдаю себе отчет, что в машине орет радио — так оглушительно, что барабанные перепонки лопаются. Музыка включена на полную катушку, а я только сейчас это заметил. Через открытые окна на улицу вырывались раскаты рока.
— Выключи его, мать твою!.. Слышишь, что я говорю? Эти двое американцев убрали Жерара; им плевать на Джордана и на меня, им нужен старик, они выслеживают его с самой Америки, слышишь? Они явились оттуда, это слишком далеко для нас…
— Наверное, они выжали адрес из китайца…
Я выпрямился, открыл глаза и подождал, пока передо мной рассеется туман.
— … Жан-Марк?
Этьен смотрит прямо перед собой, его руки судорожно вцепились в куртку.
— Думаю, они серьезно его обработали, нашего толстяка, если уж он проговорился, где мы…
Из его губ вырывается легкий смешок.
— Ты только представь… Человек, который ни разу в жизни не дал никому в морду… скулит и выкладывает все, что знает… уткнувшись носом в унитаз… в сортире «Тысячи одной»…
У меня все похолодело внутри, когда он выговорил это. Застывший взгляд, хриплый, постепенно слабеющий голос. И этот странный, отрешенный тон.
Он еле слышно вздохнул, его разжавшиеся руки безвольно упали вниз.
И тут я увидел его живот, залитый кровью, которая медленно стекала к ногам.
— До сих пор ты слышал только, как стреляют пробки от шампанского, верно, Антуан?..
Я положил руку ему на плечо. Распускать нюни было некогда, я понял, что нужно срочно что-то делать.
И еще меня охватило странное спокойствие.
— Сиди смирно, не двигайся, сейчас я сбегаю в отель, и через две минуты за тобой приедет «скорая»…
— Нет, не надо. Останься…
Он кашлянул, из его горла вырвался хрип, и я отвел глаза, чтобы не видеть, как отреагирует на это его рана.
— Только не выключай музыку, ладно?.. Сделай погромче… Это как анестезия.
Я снова уткнулся лицом в ладони.
— Будешь уходить, прихвати ключи от моей берлоги. Возьмешь там, что понравится.
— Молчи, тебе нельзя говорить. Через три минуты «скорая» будет здесь, я не собираюсь сидеть тут и любоваться на тебя, ясно?
— Пошарь в стенном шкафу… там бумаги… письма… может, найдешь среди них…
Сам не зная отчего, я понял, что он делает мне подарок.
Он попытался усмехнуться. Я тоже. Рок безжалостно долбил по мозгам.
Нужно срочно придумать что-нибудь… такое, что пробудило бы в нем волю к жизни. Но я не решался бросить его и бежать за помощью в отель. Боялся, что не успею. Что он устанет ждать моего возвращения.
И я засмеялся, хмелея от горя и уже ничего не соображая. Истерическим смехом, который перешел в рыдания. У меня перехватило горло. Подступила тошнота. Я приоткрыл дверцу, чтобы проблеваться.
— Слушай, Антуан… Доставь мне удовольствие… Вытерев лицо, я подсобрался и стал слушать. А что мне еще оставалось…
— Сядь за руль… Поедем… Надо убраться отсюда… Покажи мне город…
Да. Конечно. Взять и отвезти его в больницу, самому. Если хватит сил. Должно хватить.
— Куда ты хочешь ехать?
— Не знаю… придумай сам… местечко покрасивее… где людно…
— Сегодня же воскресенье.
— Где людно…
— Ну ты и даешь, где я тебе возьму людное место — в воскресенье-то! У церкви после службы? В супермаркете? Возле пирамиды Лувра? Или, может, в барах с тотализатором… с пастисом на террасе и кучами рваных квитанций на полу?.. Подскажи, Этьен!
И я схватился за живот — в точности, как он. Мне стало так же больно, я судорожно стиснул руки.
— Ты смеешься надо мной! Ну же, напрягись немножко, я не знаю, куда ты хочешь… Где у нас тут людные места…
Если уж на то пошло, сейчас для него самое подходящее — это больница, там-то уж жизнь кипит круглые сутки.
Я помог ему перебраться на пассажирское сиденье, а сам сел за руль, не слишком представляя, куда ехать. И не слишком понимая, кого из нас двоих слушать.
Этьен покинул меня спустя три улицы — довольно-таки безобразные, безликие, обычные парижские улицы. По чистой случайности мы ехали несколько секунд мимо рынка Ришара Ленуара; надеюсь, он еще успел увидеть битком набитые продуктовые сумки, людей в теплой одежде, продавцов овощей, во весь голос нахваливающих свои помидоры. Этого ему должно было хватить. Я-то планировал провезти его по Большим бульварам, попросту, без затей; у меня вообще плоховато с воображением. Когда он уронил голову и обмяк, в машине тут же запахло смертью, ее жуткий запах нежданно заполонил все пространство, и мне пришлось поскорее убраться оттуда. Мои штаны пропитались кровью, залившей сиденье. Затормозив возле закрытого железными жалюзями писчебумажного магазина, я вышел и хлопнул дверцей, не взглянув на поникший труп. Мне пришлось внушить себе, что это уже не Этьен, что мне не обязательно уважать его кончину, закрывать ему глаза, прощаться и все такое. Я только оставил включенной музыку. И нечего требовать от меня большего.
В конце концов он сам настоял на том, чтобы ехать со мной. И всю последнюю неделю он здорово развлекался. Еще бы, такое увлекательное занятие — охота на вампиров. Взбодрит любого. Я его не заставлял, он сам…