— Ты как? — спросил его Хобыч.
— Сейчас попробую, — ответил тот, спустил ноги вниз и осторожно встал. — Вроде терпимо.
— Ну, молодцом! — подбодрил его Толик, и мы пошли умываться.
На скамейке у крыльца сидел Василич. На него было жалко смотреть. Из вчерашнего крепкого мужика он превратился в аморфного увальня: его глаза были мутными и влажными, щеки покрылись щетиной, обвисли и больше походили на брыли, из правого уголка рта торчала замусоленная папироска, а из левого стекали слюни.
— Эй, ты ж не куришь! — окликнул его Хобыч.
— Спортился я, Толик, — горемычно ответил Василич. — Сижу, вас поджидаю. Слухай, Толик, дай мне сто рублей. Щас Кузьмич поедет, и я с ним — до магазина.
— Да вы лучше поешьте как следует, — предложил я.
— Да не-е, мне похмелиться надо, горит все, а то ж помру, — жалобно промычал Василич.
— Шел бы ты домой, браток, тебя ж жена ждет, — предложил Хобыч.
— Толик, дай сто рублей, ну по-человечески ж прошу! — простонал в ответ Василич и с чувством добавил: — Помру ж, елки зеленые!
И словно от досады, что помрет в самом расцвете сил, сплюнул папироску, которая было приклеилась на штанину, но, видно, посчитав этого недостаточным, упала в сапог.
— Да ладно, дадим мы… — начал говорить я, но меня неожиданно перебили:
— Эй, москали, вы коня моего увели?! — раздался голос со стороны.
И как только я про коня услышал, сразу же о Борьке вспомнил. Он ведь еще в поезде, знаете, какой фокус выкинул?!
Получилось как. Ночью была остановка в какой-то богом забытой дыре. Мы не спали, сидели в купе, пили водку. На улицу не пошли, остановка была короткой. Аркаша предложил пульку расписать, а Шурик сидел бледный как лунная ночь, трясся от страха и уговаривал Хобыча, чтоб тот освободил и выкинул его рюкзак. Все не мог успокоиться, бедняга. В общем, мы сидели в купе, и только Борька решил выйти на перрон свежим воздухом подышать. Но это он так сказал, для отвода глаз, а на самом деле, он пошел с проводницей Аллочкой поболтать. Ему казалось, что девушка проявляла к нему повышенный интерес. Честно говоря, я тоже думал, что Борька ей чем-то понравился.
Прошло минут десять, а поезд продолжал стоять.
— Что-то не так, — пробормотал Хобыч и выглянул в окно.
— Толик, пока суть да дело, давай рюкзак мой выбросим, — в сотый раз взмолился Шурик.
— Слушай, кто тебе мешает выбросить его самому?! — возмутился я.
— Блин, Шурик! — отозвался Хобыч. — Что ты переживаешь?
— Давайте выпьем за то нелегкое бремя, которое выпадает каждому из нас в этой жизни, — с этими словами Аркаша плеснул по стаканам водку.
— Вам все шуточки, — посетовал Шурик и выпил.
— Пьешь как на поминках — даже не чокаясь, — поддел его Аркаша.
— Иди ты в задницу! — в сердцах крикнул Шурик.
— Юмор у тебя черный, — поддержал я Сашку.
— Ух, — передернул плечами Хобыч, — хорошо пошла. А чего это мы все стоим?
— Может, пропускаем кого? — предположил Аркаша.
— Пойду, посмотрю, — сообщил я и вышел из купе.
Когда я подошел к двери в тамбур, она неожиданно распахнулась и мне навстречу выскочила Аллочка. Она налетела на меня двумя огромными полушариями, скрытыми под униформой, и я мгновенно размяк и даже обнял девушку, но она оттолкнула меня и закричала:
— Милые мои, а я как раз за вами! Вы посмотрите, что ваш друг вытворяет! Мы ж из-за него ехать не можем!
— Не иначе как ты и его отвергла, и он с горя лег под поезд, — эту фразу я только хотел произнести, но не сумел, потому что, когда обратил внимание на происходившее за спиной девушки, не только потерял дар речи, а, извиняюсь за выражение, просто охренел.
Боря, — будучи в полном здравии и ясном уме, разве чуть-чуть выпивши, — действительно, совсем чуть-чуть, поскольку, если б это было не чуть-чуть, то в соответствии с физиологическими возможностями своего организма он уже валялся б где-нибудь под нижней полкой, — ухватив под уздцы здоровенную лошадь, тащил ее в тамбур, преодолевая сопротивление тщедушного мужичка в железнодорожной форме, грозившегося вызвать милицию.
Нужно заметить, что я тогда не растерялся и принял правильное решение.
— Сходи в наше купе, позови сюда Хобыча, — приказал я Аллочке…
Теперь вы понимаете, почему я сразу вспомнил о Борьке, когда услышал этот оклик «Эй, москали, вы коня моего увели?»
Мы с Хобычем обернулись и увидели мужика в грязной одежде у поваленного забора, рыжая голова которого и золотые шары, покачивавшиеся на ветру, были похожи на солнечную систему, нарисованную в учебнике по астрономии.