— Не надо! Сам поднимусь! — потому что сразу вспомнил, как мы в ту сторону ехали.
Получилось как. Мы решили навестить Серегу все вместе, впятером. И поэтому заняли целиком одно купе, плюс койку в соседнем. Когда проходили в вагон, Шурик шел последним; ему было тяжело, поскольку он тащил рюкзак, в который мы сложили двадцать килограмм тушенки и огромный трехтомник «Эротическое искусство эпохи Возрождения». Ему-то и досталась койка в соседнем купе. Его попутчиками оказались три мужика: один, уже мертвецки пьяный, спал на верхней полке, а его друзья сидели рядышком на нижней. Они нам сразу же показались немного странными. От них так разило перегаром, как будто они выпили цистерну спирта, но при этом они были то ли трезвыми, то ли протрезвевшими — скорее второе, потому что, судя по тому, как были измяты и испачканы их серые костюмы, мужики побывали в передрягах, в которые вряд ли полезли б на ясную голову. К тому же они были чем-то сильно обескуражены, наверное, тем, что третий товарищ так эгоистично покинул их компанию.
Впрочем, Шурик томился с ними недолго. Хобыч — единственный, у кого хватило на это сил, — взгромоздил тяжеленный рюкзак на антресоль, и мы все собрались в нашем купе.
— Как я буду там спать?! От них так воняет! — сетовал Шурик, откупоривая первую бутылку.
Едва мы пропустили по одной, в купе постучали. Борька, сидевший ближе всех к выходу, открыл дверь. В проеме появились две физиономии проспиртованных, но пока не пьяных соседей Шурика.
— Слышь, мужики, вы это, того, если этот проснется, скажите, что мы в вагон-ресторан пошли, — попросили они.
— Хорошо-хорошо, — пообещал Шурик, и они ушли.
Мы выпили еще по одной, и неожиданно поезд сильно тряхнуло, и из соседнего купе донесся страшный грохот.
— Кажется, рюкзак свалился, — произнес я.
— Пойду проверю, — с этими словами Шурик вышел.
Через секунду он примчался назад, чрезвычайно взволнованный, причитая на ходу:
— Хобыч, Хобыч, скорей, посмотри, что там случилось!
Вот так в нашей компании всегда было: все знали, что от Хобыча вреда будет больше, чем пользы, но чуть что — звали его на помощь! Потому что он никогда не терялся и в экстремальных ситуациях делал хоть что-нибудь. И в ту поездку, нужно сказать, Шурику изрядно досталось, хотя один раз Хобыч действительно его выручил.
Получилось как. Рыжий Виктор, оскорбленный тем, что ему дали по морде, обозвали безлошадником и усомнились в том, что в его пороховницах есть порох, зарядил-таки ружье и пошел разбираться с нами. Он еще издали начал целиться в Хобыча, но сзади на него напал Шурик, который обошел всю деревню и, не найдя Борьку, возвращался спокойно назад, как вдруг прямо перед ним выскочил со своего двора Виктор и пошел в нашу сторону, на ходу направив на нас ружье. А мы, ничего не замечая, стояли у калитки, гипотетически рассуждая о том, куда запропастился Шурик. Наш разговор прервал выстрел. От неожиданности мы даже присели. А когда оглянулись — увидели рыжего с Шуриком. Они громко матерились, вырывая ружье друг у друга. На шум из Иркиного дома выскочили милиционеры. Не дожидаясь их вмешательства, мы бросились разнимать Шурика с Виктором, но пока мы до них добежали, ружье выстрелило еще раз. Послышался звон разбитого стекла, и мы увидели, что выстрел пришелся прямо в проблесковый маяк милицейского «уазика».
Виктора и Шурика прямо на этом «уазике» увезли в отделение. А мы с Хобычем поехали следом на «запорожце» Кузьмича. Потом я стоял перед отделением милиции и надеялся, что Толику и впрямь удастся договориться и замять это дело. И на этот раз Хобыч не оплошал.
Старший лейтенант Анисимов, спрятав пятьсот рублей в задний карман, заявил, что готов поверить в то, что ни у Шурика, ни тем более у Виктора, действительно, и в мыслях не было покушаться на представителей закона, если только ему пояснят, как отчитаться перед начальством за разбитый маяк? Однако Хобыч, который целых три года проучился на втором курсе Московского автодорожного института, взялся решить и эту проблему. Он подробно изложил свою версию, но участкового она не устроила.