Не досужья прогулка в чистом поле. Случались стычки, погони. Иной раз и отсиживались: рисковать нельзя. Акриты в пограничных городах были бдительны как никогда. Тучи сгущались на рубежах. Аристократы жаждали бойни, лелея надежду на захват новых земель. Простые же люди, особенно земледельцы, уставшие от слишком частых опустошительных передвижений своих и чужих войск, со страхом ждали лишений, которыми всегда чреваты для них войны господ.
Твердая Рука и Велко не имели проходных листов. Как ни старались быть осторожными, как ни пытались избегать лишних столкновений, а все же доводилось им прокладывать путь мечом и стрелами сквозь заставы на дорогах. Да и разное бывало. Там выручат обездоленного, там спасут, уж такие они сроду, Улеб и Велко, что не могли пройти мимо вопиющей несправедливости или чьей-то беды.
В народе появились были и небылицы о благородных скитальцах и похвальных их поступках, а в среде богачей и насильников поползла злобная молва о двух таинственных и неуловимых варварах-смутьянах, Твердой Руке и Метком Лучнике.
Пешком, известно, какая резвость. Да к тому же еще с постоянной оглядкой и приключениями.
Теплой византийской зимой они все-таки добрались до Фессалоники, где приобрели лошадей в обмен на серебряные слитки из числа полученных в свое время от Святослава вместе с напутствиями. В седле больше приметен, зато верста чудится шагом. Верхом они отправились в имение Калокира.
— Увезу ее в Расу, — мечтал булгарин.
— В Радогощ поедет моя сестрица, — перечил росич, — только там ее дом и отрада.
— Ну уж нет! Мы с ней условились!
— Мало что вы уславливались. Я поклялся вернуть ее уличам.
— А я поклялся вернуть ей волюшку! — кипятился чеканщик. — Ты-то кто ей?
— Братец родной.
— А я суженый! Ох, не погляжу, что ты…
— Договаривай! Договаривай! — Улеб взорвался. — Иль забыл, что я Твердая Рука!
— А я Меткий Лучник!
— Да я!.. — Улеб даже лошадь попридержал. Но вдруг подавил в себе негодование. — Слушай, Велко, довольно нам ссориться. Сестрица поедет куда пожелает.
— Мы с нею навеки, знаю.
— Вот и будешь вместе с нами на Днестре.
— Лучше ты вместе с нами в Расе.
— Сама порешит, как быть.
— Ну и посмотрим.
Обоих подстерегло ужасное разочарование в первый же день пребывания у злополучного кастрона. Улии в нем не оказалось. Кого из добрых людей спроси, все в один голос:
— Красивую невольницу хозяин забрал к себе. Давным-давно присылал слугу за Марией.
— Где, где Калокир? — переспрашивали.
— Бог его знает, где-то в армии, — отвечали, — сам сюда вовсе перестал наведываться. Лишь как-то нагрянули издалека воины с его приказом, перебили тут некоторых, а главного их, Блуда, связали и уволокли.
Друзья допытывались снова и снова, отказывались верить ушам своим. Улеб проник в укрепление, все разузнал поподробнее, перепроверил — не обманули. Осунулся с горя, часами понуро сидел на поваленном дереве в каштановой роще, где Велко по старой памяти избрал постой для лошадей.
— Все толкуют… Мария, Мария… Почему Мария?
— Нашу Улию, — вздохнул Велко, — так объявил Калокир. Ладно, будем искать повсюду. Калокир — стратига, патрикий, человек видный.
Проезжая мимо обрамленного густым тростником круглого озерца посреди каменистой низменности, Велко воскресил в своем рассказе картину неудачного побега с Улией, поединка дината и Лиса. Напоминание о потерянном огненном жеребце усугубило и без того очень мрачное настроение Улеба.
Решили пробираться в столицу. Там есть дом Калокира, болтливые слуги. Опасно, конечно, да что поделаешь.
А однажды в скромной придорожной корчме довелось Твердой Руке и Меткому Лучнику услышать кой-какие новости.
Они сидели за ужином в полутемном углу, как всегда избегая общения с посторонними без нужды. Время было вечернее. За плотно заколоченными окнами противно завывал мокрый холодный ветер. Изредка раздавался скрип проезжавших мимо повозок. Зябко покрикивали погонщики, тяжело хлюпали копыта буйволов в зимней распутице.
В корчме было тепло и шумно. Кто победней, находил здесь овсяную или тыквенную кашу и горячую подслащенную воду. Кто побогаче, удовлетворялся куском дымящейся говядины и молоком. Знаменитые ромейские виноградные напитки, столь обязательные в домах империи, здесь почему-то не подавались. Вероятно, настали самые черные дни заведения.