Но что это? Безмолвие уходящей ночи нарушил вкрадчивый лязг отодвигаемых запоров. Две тени пробирались вдоль стены. Спустились к подножию холма, исчезли, словно погрузились в воду. Вот крошечный плот с едва уловимыми всплесками пересек рябь лунной дорожки.
Лис жестом велел юноше оставаться на месте, сам поспешил к плоту. Велко видел, как Лис не то пожал обе руки приземистому оглядывающемуся человеку, не то сунул ему что-то, после чего последний кинулся наутек и мигом растворился в сумраке.
Лис бежал с девушкой по тропинке через пастбище к роще, размахивал руками, приглашая юношу следовать за ними.
Беглянка путалась в полах длинного тяжелого хитона с чужого плеча, глаза ее закрыты, прерывистое дыхание срывалось с уст, и даже в темноте была различима мертвенная бледность девичьего лица. Поравнявшись с любимой, Велко поймал трепетную и прохладную ее руку.
— Мария!..
— О ладо, долгожданный мой, я чуть жива…
Развесистые кроны деревьев роняли глубокую тень, укрывшую их. Расступились каштаны, открывая полянку, и призывно заржали застоявшиеся кони, почуяв людей.
Противоречивые чувства, презрение и зависть, охватили Лиса при виде столь откровенных проявлений торжества со стороны молодых людей. Но чем дольше поглядывал он на них искоса, тем явственней просыпалось в его душе нечто совершенно неведомое прежде. Оно, это незнакомое, непонятное, одновременно сладкое и щемящее чувство росло, пугая своей новизной.
Лис, убийца и лжец, впервые в жизни испытывал удовлетворение, наблюдая чужое счастье.
Велко и девушка стояли рядышком на обломке упавшего дряхлого дерева, держась за руки. Ласковые их слова нежной песней вплетались в тихий шелест листвы. Казалось, не будет конца умильным их речам.
— Ну будет ластиться-то, надо готовиться в путь, — сказал Лис. — Стало быть, так: я на своей кобыле с основным грузом, а вас Жар легко вынесет и двоих. Пора. А еще завернем к пастушьему шалашу. Прихватить бы полтеи баранчика. Как достигнем первого города, распрощаемся. Ты хоть имя открой напоследок, красавица.
— Улия, — ответил за девушку Велко. И повторил благоговейно: — Улия.
— А сама-то онемела? — рассмеялся Лис ободряюще. — Что невесела?
Девушка встала, стройна и печальна, полными слез глазами неотрывно смотрела на Велко. Сказала чуть слышно:
— Прощайте… Я остаюсь.
Велко с Лисом отшатнулись, разом вскрикнув от изумления.
— Я остаться должна, — повторила тверже.
Вот уж кто онемел, так это Велко.
Лис же в гневе встряхнул ее за плечи, воскликнул, срываясь на визг:
— Как смеешь глумиться! Мы добирались сюда вечность! Я отдал стражнику последнее, что сберегал на черный день! Я не динат, капризов бабьих не потерплю!
Струились слезы по щекам, плакала Улия и шептала:
— Должна я остаться, должна, должна… дождусь его, родимого…
— Калокира, что ли?! — Лис даже подпрыгнул. — Ах, такая-сякая, он родню твою погубил, а ты же по нем рыдать?! Опомнись! Или правду молва гласит о твоем сговоре с динатом?
— Он тут ни при чем, — отвечала бедняжка, — не о постылом печаль моя…
Велко, словно очнулся от страшного удара, спросил:
— Неужто, Улия… Ох, Мария, я немил тебе больше?
— Ладо, милый, что же делать мне, коли обещал грек воротиться с Улебом, братцем моим младшеньким, беззащитным, из заморских степей. Как же можно мне не дождаться Улеба?
— Улеб, сказала ты? — взволнованно переспросил ее Велко.
— Улебом звать твоего братца? — словно эхом отозвался голос Лиса. — Уж не тот ли Улеб, что пленен был печенегами на Днестре, в земле уличей?
Девушка охнула и опустилась на траву, как скошенный цветок. Лис и Велко ошеломленно обменялись взглядами.
— Нет, не может быть, — бормотал Лис. Припадая на нездоровую ногу, он сделал несколько шагов по полянке, затем вдруг резко обернулся, в два прыжка очутился рядом с девушкой, которая, казалось, вот-вот лишится сознания, и, отчетливо выговаривая каждое слово, спросил:
— Как звалось сельцо, откуда ты родом?
— Радогощ, — обронили остывшие губы.
И тут Велко, сорвавшись с места, подхватил ее на руки, целуя и крича, точно безумный, так, что слетели с веток и закружились в светлом небе над проснувшейся рощей птицы.
— Это он! Мой славный Улеб! Он! Ах, твой братец, Улия, брат и мне! Утешься, голубка, наш Улеб вовсе не беззащитный, он свободный воин! Люди нарекли его Твердой Рукой! Тебя он помнит, ничего, никого не забыл! И мне и ему, — юноша указал на Лиса, — Твердая Рука в разное время поведал о несчастной доле Радогоща, и все рвался он в приморские степи, чтобы спасти тебя и отомстить ненавистным.