Велко отвел пристальный взгляд от дороги, повернулся к Улебу, подперев щеку ладонью. Было слышно, как щиплют листья кони, привязанные в чаще. Солнцу не под силу осушить землю, исходила она испариной. Душно. Улеб то и дело утирался своим огромным платком.
— Ты зачем повязал лицо перед греком? — спросил Велко. — Устыдился рубца?
— Борозды от клинка не стыдятся.
— Так чего же?
— Тому, кто не видел нас прежде, теперь и вовсе незачем знать наши лица. Мало ли что. Неопознанному вольготней.
— Тоже правильно, — согласился булгарин. — А признайся, каешься, что сразу не…
— Вот они, — вдруг прервал его Улеб.
От города катилось по дороге серое облако. Сплошной лавиной отблескивали панцири. Мелькали ноги прикрытых броней лошадей. Эхом доносился и увязал в лесных стенах стремительно приближавшийся топот. Утки испуганно взмыли над болотом.
— Сотня копий, не меньше, — шепнул Велко, нащупывая свой лук. — Ну и честь нам! Катафрактов придали обиженному!
Все произошло, как и предвидел Твердая Рука. Гекателий промчался впереди воинов, даже не взглянув на то место, где недавно посрамил его витязь в маске. Безусловно, грозный отряд рассчитывал настичь обидчиков хилиарха лишь в значительном отдалении.
— Пристроимся следом! — призвал Велко, когда тяжелые воины прогрохотали мимо.
— Нет, — возразил Улеб, — дождемся их возвращения.
— Снова ждать?
— Пусть поскачут в мыле. На обратном пути у них поубавится прыти после бессмысленной скачки. — Улеб опять задумчиво прикусил стебелек. Потом сказал: — С ними один малый в мирском хитоне. Круг веревки приторочен к его седлу. Приотстал от всех. Мне сдается, что я его где-то встречал. Ну а ты не признал его, заднего-то?
— Разве разглядишь кого толком в пыли? По мне, все они одинаковые.
— Ну уж нет, этот малый мне сразу приметился. Как увидел его, враз не стало покоя.
— Что в нем особенного?
— Вроде припоминаю, — не очень уверенно молвил Улеб, — если не померещилось… он слуга того пресвевта.
— Калокира?! — Глаза Велко округлились, он вскочил как безумный. — Не может быть! Мне его прислужники известны наперечет! Ты готов поручиться?
— Не знаю… Вообще-то я памятливый на лица. Проверим. Они должны воротиться засветло.
— Ладно.
Солнце скрылось за лесом. На дорогу упала сплошная тяжелая тень от гигантских деревьев. Стали явственней и острей запахи трав на опушке, воздух словно подернулся призрачной пеленой. Жужжали пчелы, слетаясь в дикие борти с медовой данью.
— Этот малый, слуга дината, не охоч до седла: сидит как мешок. Да и кляча под ним. И зачем он за воями увязался? — обронил Велко.
— Сейчас не об этом забота. Главное, захватить этого прислужника половчее, — сказал Улеб.
Беспрестанно и возбужденно переговариваясь, то вздыхая, то подбадривая друг друга, просидели они в папоротниках до сумерек. Но помаялись не зря.
Гекателий и кавалеристы возвращались тем же путем. Проницательность Улеба подтвердилась. Ромеи едва плелись, озлобленные, разочарованные, с лоснящимися от грязного пота лицами, на взмыленных лошадях. Не судилось хилиарху прославиться поимкой дерзких возмутителей спокойствия.
А к нашим героям судьба явно благоволила. Чуть ли не на версту позади всех тащился тот, с кем жаждали встретиться Улеб и Велко. Кобыла его хромала, сам он дремал от усталости.
Трудно было поверить, что все получилось настолько удачно. Улеб и Велко вышли из укрытия, когда он поравнялся с ними, остановили кобылу, взяв ее под уздцы.
— Ну здравствуй, Акакий Молчун, — сказал Велко.
Слуга дината вздрогнул, открыл глаза, затем выпучил их, потом распахнул рот, чтобы завопить на всю округу, но Улеб подпрыгнул и легонько стукнул его по лбу, и он без чувств упал на вовремя подставленные руки Велко, как падает счастливая обморочная барышня в объятия кавалера.
Улеб позволил кобыле ковылять дальше, предварительно сняв с ее седла веревку.
Акакий не приходил в себя. Пришлось взвалить его поперек коня и везти в лагерь. А там уже заждались пропавших с полудня Твердую Руку и Меткого Лучника. Запрудили просеку, обступили — не протолкнешься, загалдели все разом:
— Наконец-то!
— Не знали, что и думать!
— Собрались уж на поиски!
— Кого привезли?
— Еще одного отбили?
— Живой?
Улеб рассмеялся, поднял ладонь, чтобы угомонились, сказал: