— Не бойся меня, златовласый, — озираясь, по-росски произнес запыхавшийся оборванец.
— Ты знаешь… нашу речь?! — изумился Улеб.
— Я родом полянин. Не трать время на лишние расспросы, тебя повсюду ищут. Повинуйся мне, если хочешь спастись.
Нищий в мгновение ока, как кошка, вскарабкался на коня, пнул Жара пятками, перехватил поводья, обняв Улеба сзади, точно какой-нибудь хозарин, умыкающий невесту, и уже через несколько минут они очутились в тихом переулке.
— Стой здесь, — коротко бросил узколицый и, соскользнув на землю, исчез в подворотне.
Улеб настолько был обескуражен, что все еще держался за меч, не зная, вложить его обратно в ножны или сжимать рукоять на всякий случай. Ждал, чем все это кончится.
Оборванец вернулся скоро с заспанным всклокоченным старцем с вызывающе драгоценной серьгой в ухе. Старик зябко скреб грудь, глядел неприветливо, явно недовольный тем, что его разбудили.
— Отдай ему весь кошель, тот, что за поясом у тебя, — приказал узколицый, — он принесет что надо.
Улеб повиновался. Старик поймал звонкий мешочек, кивнул оборванцу, затем онемевшему Улебу, после чего живехонько и бесшумно удалился.
А таинственный нищий вновь схватил уздечку, повел уже пешком коня с Улебом в седле через захламленные дворики, мимо красильных мастерских с огромными чанами на тлеющих углях, мимо спящих вповалку подмастерий и бродяг.
Там, где остановились, Улеб огляделся и понял, что они оказались в заброшенном дровяном складе, примыкавшем к задней стене ночлежки для убогих. Нетрудно было догадаться также, что все красильни и ночлежка принадлежат старцу с серьгой.
Утренний свет сочился причудливыми нитями сквозь кривые щели прогнившей постройки, в углах которой, матовые от паутины, громоздились вязанки гнилых поленьев. Казалось, тронь их — и рассыплются трухой. Запах плесени, грибной сырости, истлевшей козьей кожи, остатки которой висели на ржавых гвоздях, вбитых в провисшие балки, неприятно щекотал ноздри.
— Слезай, здесь безопасно, — сказал оборванец.
— Чем обязан я твоей заботе? — Улеб постарался придать голосу как можно больше дружелюбия. — Кто ты, нежданный спаситель? И почему решил, что я нуждаюсь в помощи?
— Когда-то меня звали Лис, а нынче и сам не знаю, кто я. — Он поднял было на юношу глаза, но тут же опустил их. — Уже известно, что из палестры бежал боец, он избил курсоресов, переоделся в их одежду и увел лучшего жеребца из цирковой конюшни.
— Я знаю, что и в этой стране достаточно честных и добрых людей. А ты, откуда ты?
— Из Киева-града.
— Эва-а!.. Давно тут маешься?
— Гм… не помню… давно.
— Как попал сюда?
Лис долго молчал, сидел на корточках, раскачиваясь, обхватив острые колени, выпиравшие из-под рубища, потом сказал:
— Не спрашивай, Твердая Рука, я… не помню.
— Ты меня знаешь?!
— Все мужчины столицы, даже презренные, знают лучших бойцов Непобедимого, — ответил Лис. — Живущим подаянием не удается проникнуть на зрелища, но мы целыми днями толчемся у ипподрома с протянутой рукой. У избранных есть языки, у плебеев — уши.
— Но как догадался, что я Твердая Рука? Ведь ты не видел меня на арене.
— У Анита есть только один росич, Твердая Рука. Курсорес, наступивший конем на христарадника у ворот, не ругается по-росски. Я следовал за тобой до самого дома проклятого Калокира, подкрался и слышал, о чем ты толковал с Акакием, его прислужником, — продолжал Лис. — Я знаю все, что делается в столичном логове дината, у меня с ним свои счеты.
— У тебя? С ним? Ничего не понимаю. Тут какая-то тайна. Я могу ее знать?
— У тебя, златовласый, своя, у меня своя. Зачем тебе знать то, чего я сам не открываю?
— Но ты не посчитался с опасностью, помогая мне, почему?
— Динат лютый враг мой. Я понял, что он и твой недруг. Лис помог Твердой Руке, а Твердая Рука придет на помощь Лису, когда понадобится, разве не так?
— Конечно! — воскликнул Улеб.
— Нам сюда принесут все необходимое. Одежда курсореса выдает тебя с головой. Сменишь ее на платье странствующего воина. Я же, коли не возражаешь, превращусь в слугу-оруженосца. Коня смени тоже.
— Нет, Жар будет со мной.
— Ладно, — согласился Лис. — Прикроем его холстиной, как это делают франки. Мне бы только подступить к динату… Тебе же обещаю служить без обмана и корысти.
Улеб сказал:
— Пусть будет так. Только не ищу я прислугу, не по мне помыкать другими. Будь товарищем. Не стану я гоняться за Калокиром, хочу отыскать побратима в бухте Золотого Рога. С ним или без него хочу отправиться морем или сушей сперва за сестрицей в каганскую Степь, а после в Рось-страну, домой.
— Тсс!..
Красильщик привел на поводу оседланную кобылу, нагруженную двумя объемистыми тюками.
— Этот старец с драгоценным ухом не иначе колдун, — сказал юноша с иронией, едва красильщик ушел.
— Не в нем колдовская сила, а в твоем кошеле, — заметил Лис.
Когда торопливо переодевались, Лис повернулся к Улебу спиной, явно стараясь скрыть от него что-то. Но юноша, хоть и не рассмотрел как следует, а все же заметил ненароком, как блеснуло нечто золотистое, свисавшее с шеи Лиса на тонкой цепочке. Отчего тот прятал от глаз напарника какую-то безделушку, почему не выбросил нищенские лохмотья, а сунул их в суму у седла? Улеб не придал этому значения, лишь усмехнулся про себя. Он начинал привыкать к чудачествам нового приятеля.
Преобразившийся Лис с наслаждением поглаживал на себе пристойное одеяние. Внезапно, увидев треугольники палестры на плечах юноши, он захихикал пронзительно, почти истерично и выпалил, подняв вверх кривой, давно не мытый указательный палец:
— А ведь ты раб, беглый раб, а я, слуга твой, был и есть свободный!
Улеб рассмеялся в ответ.
Глава XIV
— Ну вот, златовласый, — сказал Лис, придирчиво оглядев Улеба, — теперь тебя опознать непросто. Едем, мой новоявленный франк!
— А ты, не обижайся, очень похож теперь на Калокира, — заметил юноша, — тоже преобразила одежда.
— Знаю. Не раз говорили и прежде.
— Едем на берег, к Велко. — Улеб тронул коня, и оба всадника, покинув двор красильни, выбрались в проулок, свернули за угол и направились вниз по выщербленным мостовым кривых улочек, ведущих к морю.
Лис был прав, редко кто обращал на них внимание. Разве что бойкие молодые торговки, подбоченясь при появлении пригожего чужеземца, ослепляли юного лукавыми улыбками, предлагая фрукты к сладости, игриво расхваливали красу рыцаря и потешались над неприглядным ликом его оруженосца.
Но ни Улеба, ни Лиса не трогали летящие вслед шуточки и насмешки звонкоголосых смуглянок Востока и их босоногих детишек, что шаловливыми стайками носились между лотками с нехитрыми товарами окраины под провисавшими поперек улочек веревками с бельем, путаясь под ногами у взрослых мужчин, встречавших день ремесленных кварталов привычной своей работой, безучастной ко всему постороннему.
Городские патрули сковали и здесь, то и дело попадались навстречу. Поначалу они вызывали настороженность у наших героев, те даже украдкой хватались за рукояти мечей под короткими своими плащами. Однако, надо полагать, поглощенным поисками беглого раба стражникам и шпионам некогда было и глаз поднять на роскошно одетых всадников, коих множество шаталось повсюду в праздном любопытстве.
И все же рискованно было сейчас появляться в гавани. Всякий беглец, если рассудить, устремляется либо на большие дороги, либо в порт, где можно сесть на уходящий корабль. Там-то, в гавани и на дорогах, главные поиски. Это понятно, потому-то Улеб не стал возражать, когда Лис вдруг сказал:
— К заливу нам спускаться нельзя. Переждем. Ищейки думают, должно, что ты успел ночью уйти за стены.
— Не предполагал, что из-за меня поднимется такой переполох.
— Да, — усмехнулся Лис, — забегали, точно по меньшей мере сам цесарь пропал. Признайся, перебил небось целую когорту, удирая с ипподрома?