Возле тлеющих углей под открытым небом сидели какие-то люди. Их было двое.
Шумное возникновение Улеба на площадке у развалин лачуги подбросило их на ноги. Оба замурзанных молодца, неистово крестясь и икая, уставились на него, точно громом пораженные.
— Охотники? Или бежавшие из неволи? — наконец спросил он миролюбиво.
— Разбойники. Лютые. — Оба зажмурились и покорно вытянули к пришельцу руки, решив, наверно, что их сейчас начнут вязать.
Улеб сел на валун, глядя на них, как лекарь на безнадежно больных, и чумазые мальчишки тоже опустились на землю как по команде.
— Удивительное дело, — сказал Улеб спустя минуту, — куда ни ступи ночью, повсюду бродят парочками под луной не возлюбленные, а грабители. Где же ваши дубины? Сейчас уши надеру.
— Мы раздобыли топоры, — шмыгая носом, поспешно и жалобно отозвался один из них. Второй толкнул его локтем, но тот отмахнулся и добавил: — Внизу лежат, в моноксиле. О-о-стрые.
— Что-то я не приметил вашей лодки у воды.
— Спрятана в расщелине.
Улеб внимательно изучал испуганные, давно не мытые, совсем еще мальчишеские лица обоих и с иронией поинтересовался:
— И многих вы успели заграбить?
— Нет. Никого. Мы еще только готовимся.
— Сбежали из дому? — допытывался Улеб.
— Нету у нас дома.
Что именно побудило беспризорных мальчишек к откровению перед незнакомым взрослым человеком, загадка последнего. Оба успокоились, поглядывали на нежданного собеседника с явным восхищением.
— Хотите со мной в море? — решительно произнес Улеб после раздумья. — Станете моряками и воинами. Верю, не предадите меня. А сейчас помогите-ка извлечь из-под развалин этой лачуги кое-что припрятанное добрыми людьми. Я за этим пришел.
Мальчишки переглянулись и, потупясь, дружно принялись исследовать свои босые и грязные ноги, которые отнюдь не заслуживали столь подчеркнутого внимания.
— Моноксил внизу, в расщелине, — не поднимая глаз, виновато пробормотал один из них, — а мидийский огонь тут.
— Откуда вам известно? — изумился Улеб. — Вы обнаружили тайник? Ладно, лютые разбойнички. Берите-ка сосуд и айда вниз, к лодке. Поживей, други, мы должны поспеть на корабль досветла. Да не забудьте, как спустимся, сейчас же ополоснуться. Немытых не потерплю на корабле.
Все спало вокруг, убаюканное вкрадчивой и тягуче-тоскливой песней цикад. Лишь изредка, превозмогая дремоту, далеко-далеко перекликались часовые на башнях крепости, исполинские стены которой нависали над ее ребристо-черным зеркалом пролива, выставив зубья волноломов. И дрожали звезды в воде, и таяли постепенно.
Незамеченной тенью проскользнул моноксил над толстой железной цепью, замкнувшей бухту. Цепь та непреодолима для больших судов, а крохотной, низкой и узкой однодеревке не помеха.
Подплыв к кораблю с теневой стороны, Улеб перестал грести, осторожно поднялся во весь рост, сложил ладони рупором и тихонько позвал:
— Андрей.
На досках палубы, скрытой за выпуклостью высокого борта от горящих глаз мальчишек, жадно вкушавших приключение, послышались шаги, и спустя мгновение показалась фигура моряка.
— Твердая Рука? Господи, я чуть не проклял тебя, приятель, подумал, что уже не вернешься из города, загулявшись.
— Тсс!.. Погаси факел и помоги нам.
— Ты не один? — шепотом спросил Андрей.
— Нас трое. Бросай веревку.
Больше ни слова не проронил Андрей без спроса. Даже при виде сосуда с мидийским огнем. Только пощупал его, удивленно прищелкнув пальцами, да покачал головой.
— До нас никто не приходил к тебе? — спросил Улеб, когда сосуд был тщательно спрятан.
— Нет.
— Ты никуда не отлучался?
— Нет. Птолемей обещал, что ты не станешь держать меня здесь до глубокой ночи.
— Прости, — сказал Улеб. — И прощай.
Над городом заметно прояснился небесный купол. Напряженный слух уже мог уловить первые звуки просыпавшихся пригородов. Живущие на отшибе крестьяне встают задолго до пробуждения горожан.
Улеб не отрывал глаз от берега. А бывшие «лютые разбойники» между тем лазили по кораблю, как любопытные обезьянки. Они обследовали весь его нехитрый такелаж, обшарили каждый закуток.
Ярким румянцем залилась восточная щека небосвода. С моря призывно дохнуло свежестью. Все вокруг ожило, зашевелилось, зашумело. И пришел наконец Анит Непобедимый. С добрым десятком крепких парней.
— Заждался! — Улеб обнял его. — Решил, что прохудилась твоя память. Условились ведь как? То-то. — Взмахом руки он призвал прибывших поскорее подняться на борт и, когда все до единого взбежали на корабль, спросил Анита: — Где раздобыл такое войско?
— Мои ученики, бойцы отменные, — гордо пояснил тот, — последние ученики поруганной палестры. Иных уже нет в столице, а тех, что остались, сам видишь, удалось собрать. Всю ночь бегал, оттого и опоздал к назначенному сроку. Да еще одна причина задержала…
— Ладно, теперь в сборе, пора в путь, — сказал Улеб.
— Не торопись, мой мальчик. — Анит смущенно теребил курчавую бородку. — Ты, вероятно, рассердишься, только не моя вина… Словом, сейчас прибежит… гм, еще кое-кто. Я не смог отказать.
— Если ты пообещал еще кому-то, что возьмешь его с собой, я не возражаю.
Повинуясь приказу Улеба, «лютые разбойники» проворно спрыгнули на доски пристани, обрубили нижние узлы канатов, вернулись, ловко перебирая руками, втащили канаты на корабль, аккуратно смотали их и, задыхаясь от старания и упиваясь сознанием собственной пригодности, кинулись помогать, вернее, путаться под ногами у бойцов Анита, которые удерживали на месте уже не привязанное судно, выставив весла и легонько подгребая ими.
Молчаливые парни и без подсказки знали, как и что делать. Сильные, сообразительные. Было ясно, что к любой работе им не привыкать. Улебу приятно было отметить и усердие вчерашних босоногих беспризорников.
— Идут! — вскоре воскликнул Анит и помахал рукой.
С берега ему ответила взмахом маленькой руки какая-то женщина, лица которой не разглядеть, поскольку она куталась в черную накидку, достававшую ей до пят. По бокам от нее шагали двое, то ли слуги, то ли приятели — Улеб не разобрал. Оба несли на спинах тяжелые кожаные мешки, ухитряясь при этом ограждать хрупкую спутницу от толчеи.
— Она, ангел мой… — прошептал Анит и обернулся к Улебу. — С нею два ее брата. Оба, я знаю, готовы растерзать нас с тобой за то, что увозим ее, как сама пожелала.
— Почему отпускают? — спросил Твердая Рука без особого, однако, интереса. Юноша был слишком озабочен мыслями о предстоящем путешествии, чтобы размениваться на всякую чепуху вроде какой-то, по его мнению, взбалмошной девицы, охмурившей знаменитого атлета своей загадочной заботой.
— Упросила их, умолила, — продолжал Анит. — И ей и братьям с малых лет опостылело житье в родительском доме, хоть и сытом, да насквозь порочном. Она же добра от природы, светла душой.
Девушка между тем распростилась с провожатыми и черной птичкой вспорхнула на корабль по трапу, только хлопнули крылья — полы ее накидки. Простучала сандалиями и скрылась в надстройке кормы, точно в клетке.
Юные братья таинственной беглянки безмолвно и злобно взглянули сначала на Улеба, затем на Анита, швырнули мешки прямо им под ноги и ушли.
Твердая Рука уже отдавал гребцам громкие, веселые команды, сам толкал весло, пока корабль не выбрался из сутолоки залива на простор. К счастью, был попутный ветер. Он наполнил парус, и убрали весла до худшей поры, поплыли в открытое море.
То присвистывал Улеб ветру, чтобы резвее гнал судно, то приветствовал чаек на родном языке, то глядел дальше синей воды в бесконечную дымку востока, породившего светлый день, ибо солнце взошло оттуда, оно поднялось высоко.