Выбрать главу

Джанверт с деловитым видом пересек комнату, надеясь найти выход у противоположной стены. Он заметил, что теперь люди по-иному реагируют на него, и спросил себя, почему. Одна женщина в самом деле оставила свой токарный станок и, приблизившись к нему, потянула носом у его локтя. Джанверт попытался, как обычно пожать плечами и, оглядев свою руку, увидел пот, заблестевший на коже. «Господи, неужели пот-то и привлек ее внимание?»

У противоположного конца открытой двери не оказалось, и он уже начал опасаться, что попал в ловушку, когда увидел ручное колесо в стене — таким же он открывал двери в туннеле. Дверь обозначалась едва заметной линией в стене, но сразу же открылась наружу, когда он повернул колесо. Он деловито прошел через проем и закрыл дверь за собой. Туннель по правую сторону уходил вверх. Он прислушался, пытаясь определить, нет ли кого впереди, ничего не расслышал и начал подъем.

Спина и ноги Джанверта ныли от усталости, и он спросил себя, сколько еще мучений придется вытерпеть. В желудке возникла болезненная пустота, рот и горло пересохли. Но отчаяние двигало Джанвертом, и он знал, что будет продолжать идти вверх, пока остается хоть капля сил. Он должен выбраться из этого чудовищного места.

Из «Руководства по Улью»:

«Химические препараты, способные вызывать предсказуемые реакции отдельных особей животного происхождения, должны быть максимально разнообразными в допустимом диапазоне оттенков. Так называемое рациональное сознание диких людей не является непреодолимым препятствием процессу освобождения, но должно рассматриваться как порог, который следует перешагнуть. И как только сознание окажется в достаточной степени подавлено, препарат можно вводить. Отсюда, из зоны, которая некогда считалось зоной инстинктов, мы, люди Улья, черпаем нашу величайшую силу единения».

Хельстром стоял в помещении командного поста под табличкой со знаками языка Улья. Лозунг можно было перевести так: «Все использовать — ничего не терять». Было три часа ночи, и он уже не верил, что ему удастся этой ночью хотя бы немного поспать. Сейчас он молил о каком угодно отдыхе.

— Взгляните на изменение давления воздуха, — отмстил наблюдатель за его спиной. — Джанверт снова проник в систему аварийной вентиляции. Как это ему удалось? Быстро! Сигнал тревоги. Где находится ближайшая группа захвата?

— Почему бы не заблокировать эту систему уровень за уровнем? — с какой-то покорностью спросил Хельстром.

— У нас еле достает сил для охраны десяти уровней системы, — ответил мужской голос слева.

Хельстром оглянулся, пытаясь рассмотреть говорившего в смутном зеленоватом свете помещения. Не Эд ли? Может, он уже закончил проверку работы внешних патрулей?

Черт бы побрал этого Джанверта со всей его дьявольской изобретательностью! Он оставляет за собой мертвых и покалеченных работников, очаги возбуждения и нарастание беспорядков. И суматоха увеличивается, потому что его по пятам преследуют охранники. Все это взбудоражило Улей. Потребуются годы, чтобы избавиться от последствий этой ночи. Джанверт, конечно, испуган, и химические ингредиенты его страха распространяются по Улью. Все большее число работников замечает этот едва уловимый сигнал тревоги. И видят возбужденного, явно напуганного человека, который является, судя по химическим маркерам, одним из них. Поэтому их страхи расходятся дальше, словно круги по воде. И кризис не за горами, если не удастся срочно локализовать его источник.

Они ошиблись, что не усилили охрану, когда приводили Джанверта в нормальное состояние.

«Моя ошибка», — с горечью подумал Хельстром.

Химическая основа единокровия оказалась палкой о двух концах. Она может ударить любым. Охрана была убаюкана беспомощностью пленника. Никогда еще работник не нападал на своих единокровных братьев.

Хельстром прислушался к голосам наблюдателей на постах, координирующих новый поворот в погоне. Он ощутил их охотничий азарт, словно им и не хотелось бы поймать Джанверта слишком быстро.

Хельстром вздохнул и распорядился:

— Доставьте сюда захваченную женщину.

Голос из темноты ответил:

— Она все еще без сознания.

«Точно, это Эд», — решил про себя Хельстром, а вслух произнес: