Его руки поползли по одежде, словно две змеи, оплетая, зажимая меня в свои тугие кольца. Разведчица даже не противилась, позволила себя поднять и уложить на застеленный мехами топчан. Для нее тело было еще одним оружием, средством для достижения цели, в отличие от бедной Ники, которая трепетно отстаивала личные границы, но уже несколько суток не появлялась.
Человеческая девушка продолжила бы бороться. Возможно, ей даже удалось бы извернуться, ударить коленом в пах и спихнуть с себя обезумевшего от силы и власти самозванца. Она бы порывисто выбежала из шатра и попала в совершенно иные объятия, не столь горячие и ласковые. Но с большой долей вероятности — смертельные. Вторая же рассчитывала получить не только удовольствие, но и выгоду.
Его руки были не такими опытными и нежными, как у Кира — приходилось направлять. Действия более неосторожные и суетливые — приходилось сдерживать. Словно измученной жаждой умирающий зверь, наконец, добрел до колодца с водой. И, боясь услышать «нет», он спешил, с каким-то неистовством впивался в губы, шептал несвязанные фразы и всячески пытался быть умелым любовником. И в принципе у него неплохо получалось. Я расслабилась и, закрыв глаза, поняла одну вещь — у меня появился собственный раб, зависимый, Искаженный…
В этот раз отдала совсем немного, оставив большую часть накопленной Силы себе про запас. Ему хватило. Волк отключился сразу. И даже будучи в бессознательном состоянии продолжал с какой-то маниакальной, болезненной настойчивостью вжимать меня в себя. Показалось — разыгрывает. Притворный обморок — его наименьший обман. Но нет… дыхание редкое, веки не дрожат, губы бледные, отдают в синеву. Пришлось постараться, чтобы выбраться из тесных объятий.
Приняв вертикальное положение, я посмотрела на безмятежное ровное лицо, которое при иных обстоятельствах показалось бы вполне приятным. Затем перевела взгляд на свои запястья с красной полоской — следом от веревки, на пальцы — уже не такие ухоженные, как раньше, когти — уродливые, изогнутые….
Предводитель отверженных лежал спокойный и умиротворенный. Он совершенно не боялся моих мыслей. А зря!
Я не целитель, у которого кулак с ножом нальется кровью, отяжелеет и безвольно упадет при мысли об убийстве. Меня, разведчика, даже совесть грызть не будет.
Словно почувствовав смену настроения, Волк приоткрыл один глаз, улыбнулся и, перевернувшись на живот, провалился в сон. На спине болотными чернилами, закрыв все лопатки, распахнулись крылья. Он хотел летать.
Глава 8
Глава 8. Путь к трону
День Пахаря — старый праздник. Праздник рабочих, которые трудятся как пчелки круглый год. Он традиционно проходит в цветочных лугах за Ульем. Проникнуть туда практически невозможно. С одной стороны — обрывы и трещины, уходящие вглубь земных недр, а с другой — высоченные скалы. Перелететь можно — было б на чем! Мне так и не вернули крылья, а у Волка имелись только нарисованные. Нам предстояло пройти через весь Улей, попасть на верхний уровень и уже оттуда — прямиком на праздник. Столы с угощениями, вокруг которых обычно собирался народ, целенаправленно ставили на самой высокой точке зеленого холма. Жители Улья возносили почести Ее Величеству и заодно и наслаждались панорамным обзором. За стенами Улья расстилалась мертвая степь, а внутри, в противовес окружающей среде, можно было наблюдать буйство красок и разнообразие растительности.
Волк сказал, что знает кратчайший путь на смотровую площадку. Дабы сохранить инкогнито, мы изменили внешность и постарались соответствовать предполагаемым гостям мероприятия. На день Пахаря было принято идти с дарами и по обыкновению — съестными. У нас не было еды, но без подарков Король отверженных прийти никак не мог. Он где-то отрыл позолоченный трезубец и, замотав его в холстину, шел, опираясь на него, как на посох.
— Надо же, из широчайшего выбора профессий главный праздник Улья принадлежит пахарю.
— Это всеобщий праздник. На него приглашают особо отличившихся из всех сфер…
— Ну да, Королева как бы намекает: «Пахать на вас всех надо, пахать». — Волк сотрясался от хохота, отчего его искусственная борода медленно сползала вниз.
Я была одета как мужская особь. Этакий типичный фермер: льняные потрепанные штаны, рубашка более-менее целая, стоптанные ботинки и в довершение образа — широкополая соломенная шляпа с москитной сеткой, закрывавшей лицо. Вторую эти детские элементы маскировки только смешили, но Волк отчего-то был уверен в успехе своего предприятия.
Перед выходом он воткнул в нагрудный карман и себе и мне по бутону цветка, который некогда одурманил Уугра.
— Душок?
К счастью, нераскрытый и, вероятно, недозревший, он не источал того едкого запаха, что мог выбить слезу даже у черствой разведчицы.
— Символ моего Королевства, — пояснил выходец из гетто, столкнувшись с моим вопросительно-ироническим взглядом.
— В смысле, не тронь — вонять не будет?
Не разглядев за моими словами откровенной издевки, Волк покачал головой и нежно пригладил лепестки, что были окрашены в нехарактерный ярко-алый цвет. Конечно, Королю положено выделяться. Его экземпляр выглядел гораздо сочнее и пестрее моего.
— Даже самый опасный хищник станет ручным, — сказал мужчина вкрадчиво и уставился на меня.
Это он серьезно?! Пф, нашелся укротитель! Вторая была ему явно не по зубам.
— Какой же праздник отмечают твои подданные? День Клептомана, Убийцы или Лжеца? Интересно, под каким лозунгом? «Разграбь соседа» или «отвесь леща своему ближнему»?
Разведчица насмехалась над самозванцем. Теперь он ей казался не опасным, а даже забавным.
— Не спорю, не все отверженные чисты на руку. Но есть и те, кто осужден несправедливо и изгнан за одни лишь мелкие проступки. Взять хотя бы моего повара. Раньше он работал в казенной столовой, а остатки с кухни вечерами перепродавал. После второго предупреждения его изгнали. Скажешь, сам виноват?
Я даже не успела открыть рот, как Король отверженных, щурясь от солнца, продолжил:
— Это разведчиков кормят досыта, а простой народ перебивается, чем может. Вот Сторожа за дело слили — он был гвардейцем. Что-то не поделил по пьяной лавочке с одним из любовников Королевы, причем с таким, уже надоевшим. Невелика была потеря, того даже не сразу и спохватились. Но протрезвевший гвардеец, не будь дурак, сам пришел в Лабиринт с повинной…
Волк действительно интересовался судьбами своих подданных и помнил истории почти каждого — того, кто еще способен был изъясняться.
Дорога до Улья с небольшими перерывами на отдых растянулась почти на целые сутки. За день мы преодолели старые катакомбы, к утру добрались и до города. Увидев три темных двигавшихся пятна в предрассветном небе, выходец из гетто подал мне знак и изменил направление движения. Я продолжила идти прямо, он взял крен влево. Бесцельно шататься по окрестностям — это как раз об отверженных. Группа, летевшая на задание, не заинтересовалась слонявшимися по степи фигурами. Когда разведчики исчезли из поля зрения, мы снова сошлись в одной точке, уже непосредственно у подножия Улья.
— Вот они! Родные стены. — Волк лукаво улыбнулся, выковыривая булыжник.
Я мрачно наблюдала, как ширится лаз. Жители города спали спокойно, думая, что стены монолитны и неприступны. И только выходец из гетто знал, что их можно разобрать по кирпичикам.
Мы шли потаенными ходами, по старым вентиляционным коробам. Благо что Волк, что я — оба были среднего роста и тщедушного телосложения — спокойно пролезали между лопастями неработавших пропеллеров. Некоторые отрезки пути были засыпаны землей, и в ней копошились насекомые. Выходец из гетто оказался на удивление брезгливым.
— Уму непостижимо! Одни гвардейцы любят стерильность так, как ты!
— Ты жила в совершенно других условиях, — огрызнулся он, отряхивая руки от налипшей грязи.
— Ну жила, и что? В силу специфики работы в какие только дыры мы не залезали. Жуки и жуки. Они хотя бы не планируют тобой отобедать.
— Это пока мы шевелимся и подаем признаки жизни.
— О! Великий предводитель отверженных боится нападения личинки? — продолжила изгаляться разведчица. Ей было скучно. Работая локтями, мы более получаса ползли по прямой. И в обозримом будущем тайный ход никуда не сворачивал.