Несколько следующих лет Вторая с Четвертым соседствовали нейтрально и на задания ходили обособленно, пересекались в лучшем случае на праздниках. Та мимолетная близость уже давно забылась. Она была несущественной, и никак не могла стать причиной… Началось все позже, гораздо позже, когда в один из дней во всей тренировочной базе, что находилась под гетто, на пару секунд вырубился свет. Сверху что-то ухнуло, скрипнули от чрезмерной нагрузки металлические перекладины между этажами, а по стенам пробежала мелкая дрожь.
— Расшалились, — сказал один из разведчиков, менявший прострелянную мишень на новую.
Пожав плечами, я уступила коллеге место, вернула ствол в камеру хранения и вышла в коридор. Снова тишина, как и всегда. Зачем здоровым слышать стоны больных?
Только направилась к лестнице, ведшей на «чердак», под самый купол Улья, как из-за угла показался Четвертый. Сам бес дернул его полезть за мной. Ведь без единомышленника я бы скорей всего не решилась…
В гетто было неспокойно. Из темноты смотрели сотни пар глаз, слышались крики — не те обычные, предсмертные, а на удивление гневные и раздраженные. Словно умирающим было на что сердиться. Мимо пробежали гвардейцы, потеснили нас с Четвертым. Задели крыло и не извинились, свиньи! В отличие от них я знала, чем особенно упомянутое животное — Док рассказывал. Доблестные внутренние силы любили жрать и месить грязь, в то время как разведка рисковала жизнью, истребляя расплодившихся тварей за пределами Улья. Непрошеные мысли отвлекли от главного: в центре участка случился завал. И вероятно, не сам по себе: пахло порохом и керосинкой. Взрыв был настолько мощным, что сорвал старые балки, подпиравшие крышу, и та местами провалилась вовнутрь. Из-под нагромождения камней и листов железа доносились странные звуки, похожие на писк.
Пока гвардейцы пытались разогнать по норам столпившихся зевак и вызвать инженеров с нижних этажей, Четвертый сунул руку в щель.
— Ну-ка, посмотрим, какого зверька утащили на сей раз из зоопарка.
Он шарил около минуты, потом вдруг дернулся и изменился в лице.
— Укусил, что ли? — хмыкнула я, наблюдая со стороны.
— Там не зверь, а детеныш. — Разведчик перевел взгляд на спины гвардейцев.
— Должно быть, один из Пустых, — пожала плечами и, ведомая исключительно любопытством, схватила первый камень. Я не собиралась спасать чужую жизнь, тем более в маленьком чахлом тельце ее как таковой и не было. Мой напарник помогал разгребать завал — ему тоже хотелось посмотреть на существо, рожденное вне законов нашего мира.
Оно оказалось страшным, маленьким и сморщенным… впрочем, как и обычные младенцы. Непропорционально большая голова, красная от натужного писка. Мертвый так орать не может — убедилась я и взяла его на руки. Мать, очевидно, осталась погребена под камнями. Старая пеленка — шаль — тянулась вглубь завала. Ребенка вытащили целым, но практически голым. Оказалась девочка. Сероглазая. И с поломанными крыльями.
Четвертый брезгливо вытер руки о штаны и спросил:
— Куда ее?
— Может… в Лабораторию? — предложила я, замявшись на мгновение.
— Вот Док порадуется! Он таких любит…
— Никуда вы не пойдете, — раздалось сбоку.
Прижимая найденыша к себе, я медленно обернулась и увидела стройный ряд гвардейцев, загородивший ближайший выход из гетто и скрывший нас от пытливых взглядов его жителей.
— Это существо не интересно ученым. Мы докладывали… было велено оставить ее здесь, с роженицей.
Я скривилась от их беспросветной тупости.
— Ситуация, как видите, изменилась. Она одна выжила.
Тот, кто был номером повыше, прищурился, достал рацию и связался с научным центром по громкой связи. Дежурный ответил почти сразу, даже не раздумывая…
— Убедились? Проваливайте теперь, — сказал самый молодой и дерзкий солдат. — У нас дел невпроворот.
— Бери с собой, — махнул мне Четвертый и шагнул в сторону лестницы.
— Мы целым днями боремся с грязью в городе, а вы ее отсюда на руках выносите! Оставьте и уходите, с чем пришли.
Гвардейцы злились. Они с трудом подавили бунт в гетто. У одного под глазом светился синяк, другой держался за поясницу, а третий был просто не в духе от свалившейся на голову внеплановой работы.
В общем-то, правда была на стороне внутренних сил. И задержалась я не из-за девочки, мне не понравился их пренебрежительный тон и хозяйские замашки. Очевидно, гвардейцы не сообразили, что перед ними элита, лучшие войны Улья, потомки Первой Сотни…
Я положила детеныша на пол и начала плести теплый энергетический кокон. Не представляя, как повлиять на того, в ком нет и капли живительной силы — дара Королевы, я нагревала воздух вокруг маленького тельца.
— Прекрати лечить ее! Это нарушение Устава! Каждый должен заниматься своим делом…
— Именно, — встрял в разговор Четвертый, с шелестом разворачивая крылья. — Все жду, когда же вы возьметесь за дубинки и выгоните нас. Пора бы уже! Мы явно здесь задержались.
Скандал мог сойти на нет. Он разгорался вяло и набрал высокие обороты только после того, как перерос в настоящую стычку. Вероятно, кому-то сверху очень хотелось, чтобы девочка выжила. И этим кем-то была не Королева. Она прознала об инциденте, разгневалась, выписала запрет на вход в гетто для всех «сердобольных» разведчиков. А тех трех свиней, что пришли в лечебницу и не смогли объяснить, где болит, наградила.
После случившейся заварухи я лишь через несколько дней смогла тайком пробраться на «чердак», узнать судьбу детеныша, оставленного на попечение старой подслеповатой кухарки. Тот был вялый, все время спал, крылья выглядели и вовсе печально. Раз за разом я приносила еду, витамины, осторожно делилась Силой, по чуть-чуть вливая ее в беззубый рот. Едва ли от этого была польза, но комплексная терапия сказывалась положительно — девочка постепенно оживала.
Однажды я столкнулась нос к носу с Четвертым. Секретный ход больше не был секретным — о нем знали уже двое. Минуту мы сверлили друг друга колючими взглядами. Оба напряженные, застывшие в полушаге, готовые в любую секунду броситься наперерез тому, кто первым рванет прочь. Затем я учуяла запах лекарств, спрятанных у напарника под курткой. Лучшие разведчики Улья нарушили Королевский приказ, и оба понимали: об этом следовало молчать.
Игра в «дочки-матери» продолжилась, и Четвертый, как ни странно, способствовал ее развитию, присоединился в качестве «папочки». Забота о Пустышке стала для нас неким развлечением, забавным, необычным, да к тому же еще и запрещенным, и потому мы, юные и беспечные, подходили к серьезному делу со всем азартом. Оно обнажило неведомые ранее стороны души, заставило взглянуть по-новому на привычные вещи. За короткий промежуток времени я прикипела как к девочке, так и к разведчику. Долгая разлука с ними теперь отзывалась глухой болью в грудной клетке, а частые вылазки за пределы Улья и вовсе перестали радовать.
— Хочу дать ей номер! — призналась я как-то раз, сидя на высоком выступе. Над головой ярко горели звезды — их свет проникал сквозь наспех залатанные дыры старой черепицы, а под ногами, далеко внизу, тлели залитые воском огарки свечей. Мы всегда забирались под крышу, подальше от любопытных глаз, повыше от смрада, что сочился, казалось бы, из самих стен.
— Лучше кличку, иначе уйдешь в минус, — ответил Четвертый, подбрасывая детеныша в воздух под самый купол.
Ей нравилось летать — улыбалась. Мордашка давно разгладилась, отеки спали. Она впитывала Силу как губка, но совершенно не знала, как ей пользоваться. Крылья так и не зажили до конца, кости плохо срастались.
— Нолик! Самый настоящий нолик. Такая же круглая.
Да, откормили мы ее знатно. Кухарка надежно прятала принесенные деликатесы, и никого не подпускала ни к девочке, ни к продовольственным запасам. Хорошая была старуха, ответственная, сочиняла из вбитых в мозг рецептов детские стишки…
Внезапно я ощутила еще чье-то присутствие, словно из окна в потусторонний мир высунулась рука и легла на затылок. Уха коснулось чужое дыхание: