Мы прошли мимо Восьминожки. Вероятно, новая Королева посчитала, что отверженную сдержат и обычные клетки. В общем-то, она была права.
Мы остановились в секторе А — для самых опасных. Первый приложил усилия, чтобы толкнуть толстую огнеупорную дверь. Я вошла в камеру сама, не сопротивляясь. Разведчик проводил меня подбадривающим взглядом и вымолвил одними губами: «Неделя». Мысли его, в отличие от Четвертого, были кристально прозрачными. Он не собирался сдаваться, но понимал, что для бунта нужно подходящее время.
Я кратко кивнула и расслабленно привалилась к стене, до тех пор, пока не услышала до боли знакомый хриплый голос.
— Он просил передать? Что ж, как не подсобить своему учителю.
Я похолодела и распахнула глаза, озираясь по сторонам. У входа стояли гвардейцы, и держали закованного в наручники Тринадцатого…
Давний страх сковал позвоночник. Нервные окончания пульсировали, проверяя живо ли тело, однако ни руки, ни ноги не отзывались на приказ головного мозга.
— А ничего, что я полезу в башку нынешней Королевы? В первый раз-то она была разведчицей. Молодой, невинный разум…
— Она не Королева, — сухо ответила стража.
— Ну, тем проще, — пожал плечами Тринадцатый и вошел в мою камеру.
— Руки развяжете?
— Они тебе не понадобятся. Ты ее не лапать пришел. А вот это, пожалуй, снимем.
Надзиратели сдернули железный обод, несколько лет сдавливавший выпуклый треугольный лоб.
Глаза, янтарные с черными вкраплениями на радужке, смотрели прямо на меня. Даже у Ники они несколько раз мелькали во снах. А теперь вот, настоящие, совсем близко. Завораживали, подчиняли. Такое уже было однажды! Я не родилась предательницей, мне насильно запихнули дурные мысли в голову. И гены здесь были совершенно ни при чем.
От этого открытия, от осознания собственной невиновности в груди разлилось приятное тепло, сердце, невзирая на обстоятельства, застучало радостно и гулко.
«Не бракованная, просто сломанная».
— Давно не виделись, девочка, — сказал мой оживший кошмар. И в полумраке сверкнул двойной ряд мелких полусгнивших зубов.
— Давно… — прошептала я задумчиво, не обращая внимания на его масляную улыбку. — Почему ты живой?
Сегодня не иначе как день воскресших мертвецов!
— Когда твоя восьминогая гадина выпила из меня большую часть силы, я стал как отверженный — слабым и немощным. Не мог даже стоять на ногах, передвигался ползком. И представляешь, Королева забыла обо мне! Оставила в клетке, не отпустила на волю, как остальных. Долго-долго не кормила… — Тринадцатый сделал плаксивую рожу. — А вот он нашел и выполнил свое обещание. Я живу, хоть и жизнью назвать это сложно. Почти никаких радостей не осталось. Но вот сегодня, например, день начался просто чудесно!
Наконец, вернув телу чувствительность, я начала пятиться в дальний угол камеры. У входа возникло столпотворение. Надзиратели, гвардейцы, даже предатель Четвертый маячил позади всех. Красивое, некогда родное лицо выражало высшую степень напряжения. Губы плотно сомкнуты, скулы выпирают, глаза прищурены, сверкают зеленью. Нервничает и злится.
Если это его план по моему спасению, пусть засунет его себе в…
— Не сопротивляйся, Вторая. Пусти меня в свою умненькую головку. Мы ведь это уже проходили. Знаешь же, боль стерпеть можно.
Я оказалась в самой настоящей ловушке. И выхода из нее, кажется, не было.
— Что ты со мной сделал, скотина?
— Всего лишь научил тебя любить и желать больше положенного. По-моему, ты должна сказать мне спасибо.
— За любовь, которая душит и убивает? Или за жажду власти, что съедает все чувства?
Взгляд сам по себе, вопреки желаниям хозяйки, вновь уперся в Четвертого. Тот стоял за спинами гвардейцев угрюмой несокрушимой скалой и смотрел прямо на меня.
Благодарна ли я? Пожалуй, да.
— Я не могу вложить в твою голову мысли, что окажутся непримиримы с твоей сутью. Могу лишь шепнуть, дать легкий толчок в нужном направлении, воззвать к человеческому наследию. Знаешь, у людей более широкий эмоциональный спектр. С тобой было невероятно приятно работать. Сейчас я надеюсь получить не меньше удовольствия. Ну же, откройся! Вот умница…
Его лицо оказалось совсем близко. Черные зрачки сузились, затягивая меня в транс. Ненавижу янтарь…
Эпилог
Эпилог
Не знаю, сколько времени прошло. Я долго лежала с закрытыми глазами и не шевелилась. Холод каменного пола вытягивал боль из затылка, успокаивал раскаленные нервы.
«Не сделать им из меня марионетку! Тринадцатый, должно быть, растерял весь свой талант», — думала я, лениво перебирая мысли в голове. Те звучали ровно и на удивление одноголосно. Жажды власти более не ощущалось, а вот пить хотелось страшно.
— Вторая, очнитесь.
Дежавю.
— Я знаю, что вы уже пришли в себя.
Этот голос, ломкий и ржавый, сложно было не узнать.
— Док? — Я вскочила, озираясь по сторонам. Та же клетка, под потолком горит красный огонек камеры, дверь крепко заперта, спаяна для надежности. На ее гладкой поверхности виднеются небрежные, но глубокие царапины от когтистой лапы. Пять зазубрин и еще две рядом — неделя.
Ничего! И не из таких переделок выбирались.
Темная фигура стоит в углу. Я сделала шумный вдох и неосознанно поморщилась: запах новенькой платы и свежей изоляции проводов.
Робот с лицом Дока. У Первого специфичное чувство юмора.
— Рад, что вы пришли в себя. Уделите мне время?
Его-то теперь было в избытке. Впервые за долгое время жизнь встала на «паузу».
— Нет, — ехидно ответила я.
Буду еще тратить свободные часы на разговоры с железякой!
— Вторая, поговорите со мной. Я здесь для этих целей.
— Если хочешь развлечь меня — лучше спляши.
И, не дождавшись реакции, перевернулась на бок и уставилась в стену. Когда еще представится возможность выспаться? Или хотя бы полежать, закрыв глаза, помечтать о будущем — о том, что я буду делать, когда выберусь отсюда…
Разведчица умела планировать, но никак не мечтать. Человеческая девушка многому ее научила.
— Вторая, ваше окно в сон еще не скоро откроется.
— Я не Вторая, стальная ты башка! Меня зовут Ники.
— Ники? — проскрежетало это непутевое создание. — Вы не ошиблись? По моим данным…
— Замолчи, — отмахнулась от него не глядя. И, о чудо! С моих пальцев сорвалась легкая жгучая молния и за считанные секунды настигла своего адресата. Тот замер на месте с неэстетично открытым ртом, из которого более не выходило ни звука.
— Ты не похож на Дока. Если тот разговорился, его потом ничем не заткнуть… Но если тебе действительно интересно, то да, я Ники.
Задумалась на мгновение, а затем продолжила, вспоминая с нежностью:
— У меня есть муж Кир. Он человек, с чистыми мозгами и большим сердцем. Не то что у некоторых…
Многозначительно покосилась на андроида, но тот промолчал.
— Знаешь, несмотря на временные трудности и вынужденную разлуку, — окинула взглядом тесную камеру, — я верю, что у нас с ним все будет хорошо. Ты знаешь значение этого слова? Нет? Я расскажу…
Мертвые бездонные глаза смотрели с укором — примерно так же, как несколько лет назад живые. В момент, когда Вторая выправляла металлом его лицо, когда подбивала на измену, когда уговаривала вспороть ей живот и перерезать нить-связь с Ее Величеством… Все действия разведчицы Док безмолвно осуждал. Даже сейчас его жуткая реплика не одобряла новый замысел. А он, к слову, был куда лучше прежнего.
— Когда-нибудь у меня будет ребенок, чудесный мальчик. Мы будем жить в квартире или переедем в большой загородный дом. Кир займется гидропоникой, а я музыкой. Возьму уроки скрипки. Там же четыре струны?
Док не ответил, хотя знал едва ли не все на свете.
— Он говорил, что всегда любил собак. Заведем, значит, собаку. Умную и лохматую, с добрыми глазами. Как думаешь, с четырьмя жизнями я справлюсь? Сохраню?
Конец первой книги